Каждый раз, оказываясь здесь, он улыбался. Вот и сейчас Алексей Сорокин стоял внутри оградки около могилы, и лёгкая светлая улыбка, больше даже в глазах, чем на устах, нелогично для постороннего, прорывалась наружу. Он уже давно перерос своего брата, возможно поэтому до сих пор так и остаётся ощущать себя младшим. Удивительная штука, когда, листая семейный фотоальбом, смотришь на молодые лица родителей, старших родственников и их друзей, умом понимаешь, что сейчас на этих фото они моложе тебя в два раза, но прочувствовать это не получается. На них они всегда будут старше. В жизни же, постепенно с годами и разным жизненным опытом, возраст способен измениться. А датой рождения могут интересоваться, разве что государственные инстанции.
Алексей снова засмотрелся на портрет, с надписью: «Вадим Коновалов», на котором, как раньше любили сравнивать, здесь он похож не меньше чем на Есенина и на Высоцкого одновременно. И по экрану памяти понеслись случайно раскрашенные эпизоды в бобине тёмно-серой киноплёнки своей жизни. Проектор слегка касался лучом лица.
Вадик, высокий шатен, с вьющимися длинными волосами, в модных брюках-клёш, под которыми туфли 44-го размера не показывали даже носу, шагнув на порог, сразу облачился скупой рамой дверного проёма, создав свою версию Да Винчевской «Фигуры мужчины, идеально вписанной…», и застыв в ней, окликнул:
– Лёська, иди смотри, что я тебе притащил!
Лёшка выскочил на улицу и ахнул! Около калитки стоял игрушечный, но большой железный автомобиль! Его красный цвет, отражая солнечные лучи, сразу заслепил глаза. Чуть восстановившись, Лёшка стал трогать и рассматривать показавшийся галлюцинацией кабриолет. Никелированные передняя решётка и ободки вокруг фар, лобовое стекло, чёрные сиденья и руль – всё было как настоящее! Оказалось, что руль ещё крутится! И при этом поворачиваются наполированные колёса. И оказалось, что в него можно сесть, и не только! Но и давя по очереди педали, обнаруженные ногами в глубине салона, ехать!
Пока Лёшка приспосабливался к педалям, щёки его уже раздувались, глаза слегка щурились, как от налетевшего внезапно ветра. Сквозь стиснутые зубы умудрялась брызгать слюна, и доносилось жужжание, наподобие звуков «Формулы-1». Несмотря на то, что кабриолет, в Лёшкином сознании превратившийся в гоночный автомобиль, пока дёргался, как заклинивший поршень, всё вокруг уже неслось со страшной скоростью: прохожие, птицы, проезжающие неподалёку машины, мысли, как он в садике расскажет об этом своим друзьям… Он и не замечал, как брату приходилось периодически помогать рукой придавать ход газующему на месте болиду.
Накатавшись до перегрева, пора было отправляться на обед и отдых.
К этому моменту пришёл как раз настоящий хозяин этой мечты, ставшей на пару часов реальностью, и, не считаясь с детской психикой, без церемоний сунул чужую мечту под мышку, что-то буркнул и ушёл. Серая поцарапанная плёнка.
И брат, разогнавшись с обрыва, ласточкой летит в воду. Лёшка на другом пологом берегу, восхищается длинной плавной траекторией полёта, эффектно закончившегося где-то посередине реки, которая в свою очередь, торжественным фонтаном встретила прыгуна. Через несколько секунд он вынырнет… Уже прошли несколько секунд… Что-то нет его… Бесконечные солнечные зайчики начали противно слепить. Всё остальное вокруг как-то потемнело и затихло…
«Может, – подумал Лёшка, – он под водой переплывёт всю реку и вынырнет около меня?»
Но брат не появлялся. Тревога начала одолевать. Секунды слишком затянулись. Или, наоборот, понеслись. Подбородок чуть задрожал. Что же никому до этого нет дела? Пора кричать о спасении. Лёшка нервно набрал в лёгкие воздуха, и вдруг река мощно с гулом выдавила брата на берег. Он появился с растопыренными руками. На каждом пальце, вцепившись клешнями, висели раки. Брызги аплодировали ему. Крикнув друзьям: «Народ, ловите!», он резким движением стряхнул туда, наверх обрыва, весь улов. Лёшка даже не сразу засеменил от радости на месте ногами, а вытаращил восхищённый взгляд, открыл рот и, поднеся к нему обе руки, положил пальцы на зубы. Всё это было намного эффектнее кабриолета, только вот невольно вынудил поволноваться! Затем Вадик, спиной плюхнувшись в воду, снова растворился в ней. И лишь подплывая уже к самым ногам по колено стоящего в реке Лёсика, материализовался вначале тюленем, затем Ихтиандром и, наконец, родным братом! Разные фамилии воспринимались ими обыкновенно. Мать видела Вадикова отца всего одиножды. Поэтому у него была её девичья фамилия.
Сорная трава растёт богатырскими темпами, будто, не нуждаясь ни в дожде, ни в каких других условиях. Алексей повесил на вензелёк оградки пакет, надел перчатки и стал сдёргивать более крупный сорняк. А затем, с дальнего противоположного угла, продолжил тяпкой рубать остальное.
Вернувшись из армии, обвешанный весь знаками отличия и какими-то плетёными верёвками, привёз и трофей, отвоеванный у бессонных ночей и уставных офицеров – «армейский альбом». Именно, не фотоальбом, а «армейский альбом». Такой не увидишь ни в кино, ни, тем более, в магазине. Обложка искусно обтянута шинелью. Неимоверной красоты бархатные красные и синие буквы на выдавленной толстой золотой фольге, располагались по геометрически выверенному овалу и обозначали войсковую часть и годы службы.
Брат, смакуя, берётся за твёрдый уголок шинели и, не отпуская пальцев, описывает в воздухе точный полукруг. Распахивается вход в изложенное в виде фотографий и картинок на кальках, коллективное служебное писание солдатских будней. Вот он на весь лист, принимает военную присягу. Рядом дружки, задрав ноги на стол; скинув бляхи, но сверкая фиксами, сидят, полуразвалившись, на скамье с дымящими в зубах сигаретами. По четыре на каждое рыло. Следующий полукруг в воздухе и… яркий рисованный коллаж: большой портрет золотоволосой красавицы вдалеке, вместо солнца, и бегущий по волнам её волос, навстречу этому солнцу, карликовидный солдат. За плечами у него автомат, на котором вместо ствола букет из алых роз. Калька звучно прохрустела. Ковбой оседлал хромированного коня. Форма классная: высокие ботинки на шнуровке и панама! Да-да! Не пилотка, а круглая, защитного цвета, фирменно простроченная, овальная панама. Это не Чак Норрис, это Вадик! Мотоцикл, случайно подвернулся в момент фотосессии… А вот – форма совсем другая, но она еще круче. Атлетическая. Брат стоит, по пояс раздетый, и без особого напряга держит одновременно поднятые вверх две двухпудовые гири…
Целый альбом жизненных чёрно-белых фотографий и хрустящие прослойки с цветными весёлыми комиксами, на которых все персонажи – носатые уродцы в армейской форме.
Сразу брат уехал в Москву устраивать там свою жизнь. Стометровки с препятствиями очередей за колбасой, он покорял за пять минут, выходя победителем, с полной сеткой наград. Было это примерно так. Пронесясь над головами толпы к самому прилавку, он спрашивал:
– Вы не подскажете, по чём у вас вот эта колбаса?
– По три пятьдесят.
– Ну взвесьте тогда мне, пожалуйста, килограммчика три…
И ему взвешивали.
Женился. Лёшка стал приезжать туда к нему на каникулах. Вадик обожал братишку. Баловал его. Давал возможность посещать концерты, театры, музеи, хотя сам туда не ходил, иметь карманные деньги на мороженые-пирожные. Ну и, конечно, таскал куда-нибудь с собой. А было это не только посещение футбольного матча, но и сомнительные компании. И вот тут у Лёшки возникало амбивалентное чувство. С одной стороны, с братом всегда надёжно, а с другой стороны, эти захолустные тусни.
Кстати, о матче… Вадик был спортсмен до промозглости костей. Из музыки слушал, в основном, шансон. Среди мусора, там иногда проскакивали: Вилли Токарев, Розенбаум… Алексей не переносил тот шансон, футболом не интересовался вообще, но обожал лучший советский и зарубежный рок. Из уважения, да и любопытства ради, он тоже поехал в Лужники. Играла команда «Нефтчи» с … с кем же? Да уже неважно, с кем. До сих пор у Алексея перед глазами многие финты, которыми изобиловали бакинцы, инкрустируя бисером художественное полотно.
Лёшка знал, что Вадик был и заядлым картёжником, и доминошником. Но сегодня во дворе он стал свидетелем, как брат в шашки расписывал всех подряд, разжимая в карманах кулаки с выигрышами.
– Вадик, а в шахматы ты тоже умеешь играть?
– За деньги я любого придавлю матом! Только ты покажешь мне, как ходят фигуры? – Засмеялся.
Ночевать пошли к его знакомым. Они оказались оба под хмельком, но приняли гостеприимно. Квартира была нехолюзная, однокомнатная. Лёше постелили ночлег на полу в зале, рядом с диваном, где обычно спали хозяева. Брат ушёл, и было чуть беспокойно. Поэтому Лёшка сразу улёгся спать, с головой укрывшись одеялом. Но заснуть пока не мог. Тихо пришли хозяева. Недолгое бормотание переросло в жаркие громкие, напряжённые, неровные сопения. Старый диван мерзко кряхтел.
«Как же так? Ведь тут же дети… Наверно, алкоголь притупляет контроль», – мельтешило в голове у Лёшки. Ему хотелось незаметно сдвинуть краешек одеяла, чтобы в образовавшуюся щелку одним глазком убедиться, что он ошибается, что они просто никак не улягутся поуютнее, хмельные в жаркой комнате. Но он не решился.
Утром зашёл брат, и они пошли по его непонятным делам. По пути заскочили в пивбар. Потом во дворе какого-то дома случайно произошла встреча. Эти трое, видимо, давние Вадиковы знакомые. Среди них один был тяжёлый здоровяк. Вадик отвёл чуть в сторонку Лёшку, потому что там назревал конфликт. Но всё было видно. Больше всех напирала глыба. В который раз уже Вадик заставил поволноваться братишку, но всякий раз напрасно.
«Как же Вадик с ним справится? Кого придётся просить о помощи в этом незнакомом месте?», – пульсировало в висках. И тут он увидел буквально: брат одним ударом не в челюсть, не под дых, а точно в лоб, как кувалдой, наносит здоровяку сокрушающий удар. Однажды ему довелось видеть: так же, но настоящей кувалдой, ударом в лоб валили быка. Здоровяка незримым канатом с ускорением потянуло назад, и метров через пять он надёжно рухнул навзничь.
Мусор Алексей сгорнул в одну кучу и небольшими охапками стал выносить в отведённое для этого место.
В тёплый озеленившийся май брат приехал повидать родину. В эти дни как раз в посёлке намечался матч по футболу. Играл местный завод с… с кем же? Да, тоже, неважно. Вадик, конечно же, был в составе команды. Он не тянул на себя лямку, но явно фигурировал. Матч шёл своим чередом. «Наши», казалось, доминировали, но счёт ещё не открыт. И вот судья назначает пенальти в ворота противника. Тут, не допуская сомнений и возражений, Вадик чётко сказал: «Пробивать буду я!»
Лёшка сжался в сплошной нервный комок. Это было очень ответственно, тем более что брат уже на тот момент играл в одном из составов московского «Торпедо». И много раз Лёшка видел, как неудачно бьют пенальти. Особенно, на этом стадионе. Вдруг произойдет такая же осечка? Сердце сильно заколотилось. Только бы не слышали этого остальные. Слёзы волнения стали набухать, вторя ещё не распустившимся почкам. Мяч установлен. Всё застыло. Разгон. Удар… И очень долго летит мяч. Видно его яйцевидное вращение, сложная непонятная траектория. Замерло всё, кроме мяча. Птицы в воздухе на этот момент застыли, чтобы колыхающим крыльями потоком не навредить. Мяч летит мимо и в последний момент заворачивает точно в левый верхний угол. Все ликуют! И лишь младший братишка выдохнул сильное напряжение. Оставшиеся почки на деревьях вдруг распустились и отразились в приостановившейся посередине щеки солёной капле.
И после выигранного матча они вдвоём: счастливый Лёшка и весёлый Вадик по родному лесочку, рядом с домом, гуляли с гитарой, валялись на лужайке и пели песни. Лёшка бренчал свои любимые. А Вадик смеялся от захлёбывающегося, да с придыханием, ойканья в песнях Владимира Кузьмина, и всё пытался сам это напевать. И просил спеть ещё и ещё.
Хорошо, что из кучи не растаскали весь песок. Завалив набок ведро, Алексей воткнул ребро ладони в жёлтую массу и, точно лопатой игрушечного трактора, нагортал сколько возможно.
Хмурым настроением поползли легионы тёмных облаков на уставшее отбиваться яркими солнечными вспышками приветствие начинающегося дня. Позвонили из Москвы. Вадим Коновалов найден мёртвым. Надо приехать опознать труп. Страшно было это услышать. И потом ещё больнее было узнать, что его нашли как бомжа: в старой рваной, замызганной одежде, укрывавшегося в холодное время в люке теплотрассы. Брата, который когда-то в себе имел лошадиную силу и, в отстаивании справедливости, мог завалить нахрапистого буцефала. Это был он. Из-за сложности транспортировки в 35-градусную жару, там же, в Москве, его кремировали. И вот сейчас здесь, в этой могиле, покоится урна с его прахом.
Алексей снял перчатки. Положил на могилку конфеты. Перекрестился. И с шёпотом на устах и любовью в глазах вышел за оградку. Аллея, по которой он шёл к автобусной остановке, благоухала свежестью и озорничала с ним шумом листвы всю дорогу. Через несколько минут подошла маршрутка. Народу в ней было немного. Двери захлопнулись, болид громко испустил скопившийся газ и поскакал. Водила врубил магнитолу:
«Здравствуйте, товарищи,
Дамы, господа!
Это голос Токарева Вилли…»
И по щекам Алексея, заполняя попутно трещинки век, потекли слёзы…