Дюля
Она звала его Дюлей. Она говорила: «Мой Дюлечка». Он и это терпел.
Она намазывала его хлеб маслом и получала особое удовольствие, когда давала откусывать со своих рук. Она вытирала пальцем его жидкие усы и говорила: «Мой Дюлечка». И я готов спорить, что всем, и ей в том числе, они казались идеальной парой.
Я встретил их совершенно случайно, и теперь иногда был вынужден принимать приглашения на тихие семейные торжества и слушать ее веселую болтовню, зная наизусть их семейные истории.
Начинала она каждый раз с одного и того же.
– Знаешь, как мы познакомились? – говорила она.
Я поспешно усиленно кивал головой, но ничто не могло остановить поземку, несущую совершенно безразличное для нее и, тем более, для меня.
Но она любила рассказывать.
В ее рассказах все выглядело гладко и красиво.
Любовь с первого взгляда. Увидев его, она уже не могла ни о ком другом и думать. Себя же она считала неотразимой.
Они часто оказывались в одной компании, случайно сталкивались на улице, стояли рядом в магазинных очередях. Когда она рассказывала это, мне так и слышалось: «Мой Дюля». На мой вопрос, так ли это было случайно, она ответила, что Дюля очень скромный, и никогда бы не подошел первым.
Я представляю, какой это был ад, когда она выслеживала его, появлялась там, где он был, как до смешного глупо пыталась навязать знакомство, привлечь к себе внимание того, кто ее избегал, чувствуя опасность.
Он ее боялся, но ничего не мог поделать: когда глупость хитра и искренне стремится к поставленной цели, это лезет в глаза, это смешно, но никакое препятствие не будет ей помехой.
Он не испытывал к ней ничего кроме страха перед ее навязчивостью. Он ходил по незаметным улочкам, подолгу оставался дома. Наконец, он решил, что если уступит ее жажде знакомства, то быстро надоест своей замкнутостью и малословием. Он просто не выдержал такого существования и сдался.
Все произошло по ее воле, но она не успокоилась. Он вдруг заметил, что она хочет от него еще большего. Ему уже было трудно скрывать свой страх перед будущим, страх перед безумным существом, но все равно ее предложение оказалось ошеломляющим для него.
Он заболел, у него поднялась температура. Конечно, он думал о том, что когда-нибудь будет связан с женщиной. Но именно так… И тем более с ней…
Его тошнило, но в конце концов он уступил, успокоив себя тем, что когда-нибудь это нужно начинать.
«Он удивительный любовник», – говорила она, но дело, кажется, было в ее страстности, а не в его заторможенности. Скоро она спросила, почему бы им не узаконить свои отношения. Он безропотно согласился. Теперь он уже не мог отказать ей. Он встал перед неизбежным и, как всегда в своей жизни, предпочел уступить. Он не умел по-другому, иначе, чем поступаться собой ради желания других.
Он думал, что она отстанет от него после свадьбы, но она, желающая все больше и больше выражать свою любовь, придумывала все новые муки для него.
– Представляешь, – говорила она о своем тридцатилетнем муже, – он сегодня кашлял. Наверное, я вызову врача.
Ей казалось, что весь мир должен разделить ее тревогу. Когда ее пытались успокоить, она еще более убеждалась в своей правоте и, несмотря на протесты мужа, все-таки вызвала «Скорую».
Он с пунцовым лицом сидел на своем «любимом», по ее определению, стуле, и ему было страшно неудобно.
«Скорая» приезжала, матерясь, уезжала, не слушая ее заверений о его скорой кончине, а он все сидел со страдающим видом и ладонями на коленях.
Она была совершенно глупа. И именно это удерживало ее от дурных поступков.
Легко и просто она проживала день и отдавалась любовным играм ночью. Единственное, что она умела – любить. Она любила весь мир и верила, что он отвечает ей тем же.
«Он меня безумно любит», – говорила она, и глаза ее увлажнялись.
Я бы не сказал, что он не очень умен, но воля у него отсутствовала полностью.
Это был добрый и безответный человек, крупный и полный телом, флегматичный, малословный, держащий все в себе, не смеющий причинить ни капли боли другому. Он выносил все, но без злобы или раздражения, ему было страшно неловко, что с ним так обращаются. Не обидно за себя, а именно неудобно за другого, за его поступки.
Ну разве мог он сказать «Остановись» так изощренно любящей его жене. Да и поняла бы она, если бы ее пылкое чувство назвали издевательством? В ней он изменить ничего не мог, а сам сделать решительный шаг был не в силах.
Он бросил сопротивляться и только молчаливо страдал.
Только раз я видел, как он возмутился ее выходке. Удивительно было не то, что он все-таки подал голос, а ее реакция на это.
Я, предполагавший, что хоть одна сотая в ее поступках – игра, был поражен искренностью слез. Она любила, она не могла и подумать, что какой-то ее поступок ставит мужа в неловкое положение, доставляет страдание, что она, может быть, неприятна ему.
Как так? Она любит, она отдает этому всю себя, и этим уничтожает его достоинство? Как это может быть?
Я прекрасно понял его. Действительно, если тебя любят так, что без колебания убьют себя или отрежут тебе голову, доказывая свою любовь, не остается ничего другого, как молить о прощении. Он не мог поступить по-другому. Он не мог топнуть ногой, хлопнуть дверью.
Там, где должен быть характер, у него было ведро слизи.
Он полностью подчинился жене не потому, что обожествлял ее, а потому, что она ЛЮБИЛА его. У него не хватало духа на решительный шаг. Больше того, он даже не думал об этом и подчинился уничтожающей его любви слепого животного.
Она была абсолютно счастлива. Она взяла это недостающее счастье за его счет.
Можно ли осуждать ее искреннюю любовь?
Осуждать любовь?
Но за что судьба послала ему такое мученье?
Не высокое страдание взаимной любви, а унизительнейшее мучение, все более пригибающее его спину, все более сжигающее изнутри смирение, безропотное только внешне, но глубоко переживаемое внутри.
За что судьба свела этих людей, чуждых честолюбию и греху, один из которых обречен на вечную слепоту, казнящую других, а второй – на ежеминутную казнь мелочными претензиями?
Почему за свою безответность, за бескорыстнейшую из душ, за смирение, достойное любви, за добрейшее и умеющее так жалеть сердце, он обречен на муки и скорую смерть?
Значит, это возмездие?
Уважать или любить ее он так и не научился. Я мало общался с ним. Он никогда ни о чем не рассказывал, но видел, что я знаю то, что знает только он один, и был со мною много отстраненней, чем с другими, боясь еще больше бередить свои чувства.
Только раз я услышал от него:
– Умереть бы скорее, – говорил Дюля, но отчаяния, какого-то острого чувства, способного пробудить волю, в нем не было.
И все начиналось с начала.
КОММЕНТАРИИ:
Лариса Безденежных (Monday, 27 November 2017 17:52)
Спасибо, Pol Pot!
Именно Ваше мнение о работах сына важно для меня.
#4
Pol Pot. (Monday, 27 November 2017 16:55)
Неплохая проза.
#3
Мама Андрея Безденежных (Wednesday, 13 January 2016 12:30)
Спасибо Алексею за добрые слова!
Сыну они были бы очень необходимы.
#2
Алексей Курганов (Wednesday, 13 January 2016 09:01)
Ненавязчивая лирика. Вполне сформировавшийся литературный язык. Желаю автору успехов.
#1
Людмила (Monday, 27 October 2014 17:43)
Как жаль, что Андрей больше не порадует нас новыми рассказами.
Светлая ему память!