1.
31 декабря в 23.00 я уже лежал под одеялом и почти уснул, когда мне вдруг позвонили Парникеевы. Они звали меня в гости. Как ни хотелось мне спать, я всё же пошёл.
И вот сидим мы, значит, за праздничным столом. Вот-вот заговорит президент, а я как на иголках — не люблю посиделок в гостях. Чёрт его знает, зачем меня пригласили. Наверное, больше никого уговорить не смогли.
Люда — большая мастерица: поставила на стол тазы с салатами, бутербродами и прочим, вытерла руки о передник, распечатала шампанское. Эдуард сидел в сторонке, развалившись в кресле. Анфиса играла котёнком с куклой.
Я посмотрел на часы: без пяти двенадцать. На экране возник президент.
— Привет! — сказал он. — Вы ведь в курсе, что год был трудным? У нас тут в аппарате правительства тоже все недовольны. Прямо скажем, икра в рот не лезет…
— Ой, пельмени! — вспомнила Люда и выбежала из дома.
Я посмотрел ей вслед. Перевёл взгляд на Эдуарда.
— В магазин побежала, дурёха, — сказал Эдуард, заметив мою растерянность. — А ведь говорил я ей: заранее покупай, заранее!
— Короче с «эн гэ», пацаны! — закончил президент и забил в куранты.
Я посмотрел на шампанское. Запотевшая бутылка стоит в центре стола. Эдуард всё так же молчит в кресле, Анфиса уже лазит под ёлкой, а где-то в полуночи рыщет Люда.
Как-то всё это противоестественно.
На экране начали взрываться салюты и появились весёлые рожи артистов. Прошло десять минут, двадцать… Час!
Со мной такое было впервые — сидеть в Новый год в стороне от праздничного стола (обычно сплю в это время).
Я мучился, пытаясь заставить себя сесть к столу — сделать это надо было, как ни в чём не бывало. Да, сесть за стол, как ни в чём не бывало, после долгого молчания во втором часу новогодней ночи.
Но ещё труднее было бы наворачивать «оливье», пока Люду где-то носит.
— Может, позвонить ей? — спросил я. Голос после долгой безработицы сломался.
— Третьего числа подам в розыск, — ответил Эдуард. Я не придумал, что сказать на это.
2.
Он молча пялился в телевизор, нисколько не интересуясь столом. Анфиса учила куклу ходить. Шампанское выдыхалось. Я разгадывал кроссворд, стараясь не шевелиться.
В третьем часу ночи Эдуард зевнул, многозначительно посмотрел на часы, потом перевёл взгляд на меня.
— Смотри-ка, поздно уже, — сказал он.
Я вздохнул с облегчением и поднялся.
— Ну, я пошёл. Зовите, если что.
— Ты куда? — удивился Эдуард. — Мы ещё пельменей не ели.
— В следующий раз как-нибудь.
— Нет уж, посиди с нами. Или мы тебя стесняем?
— Ничуть, — выдавил я, и снова уселся на диван.
Эдуард замолчал, сложил руки на груди и закрыл глаза. Через минуту я услышал храп.
«Господи, где же ты?» — подумал я.
3.
Я смотрел, как Анфиса кормила бутербродом котёнка и куклу, когда внезапно Эдуард всхрапнул и проснулся. Впервые за эту ночь случилось что-то интересное — он встал.
Эдуард молча полез под ёлку, вытащил из неё цветастый картонный домик и вернулся в кресло. Я знал, что они с Людой получили на работе подарки для Анфисы, и это был один из них.
Анфиса не сводила глаз с отца: он вскрыл коробку и вынул из неё шоколадную конфету. Развернул, съел. Фантик отдал Анфисе.
— Пап! — потянула его за рукав Анфиса. — Ну, пап! Это же мой подарок!
— Цыц, — ответил ей отец. — Я здесь главный.
И продолжил есть конфеты.
Одну за другой он съел их все и торжествующе посмотрел на Анфису. У девчушки блеснули глаза. А Эдуард поднялся и взял из-под ёлки второй «домик». Я закрыл глаза ладонью и вздохнул.
— Чувствую, что объемся шоколадом на год вперёд, — засмеялся он с набитым ртом. — Вот не хочу уже, а надо. Надо!
И шелестели фантики, и плакала Анфиса.
— Я здесь главный, — задумчиво произнёс Эдуард в пятом часу утра, когда разделался со всеми конфетами.
Мне даже писать об этом противно, поэтому я умолкаю. Ведь мог бы и со мной поделиться, скотина.