Немного солнца
юмористические рассказы
Как набрать немного солнца?
Открыть коробочку в ясную погоду, чтобы лучи солнца осветили дно,
затворить поплотнее и нести в мрачные места, где думают о смерти.
Сюжет
Спят женщины. Кошка, вытянув чёрные с белым лапки. Женщина, подобрав под грудь руки. Я сижу, освещаю кусочек тьмы. Электрическая лампа как маячок, отмечающий мое присутствие. Из чашки высовывается монстр и на меня смотрит.
– Не пей кофе! – говорит монстр.
Действительно, достаточно. Это уже пятая банка за ночь. Хочется ответить что-нибудь доброе, но язык давно уже спит, свесившись через губы в неприличной позе.
Главный герой становится девственницей в притоне, потом матросом на разбитом бриге, потом столом в доме заядлого доминошника. Я не удовлетворен и всё зачеркиваю. Теперь главный герой – пёс на живодёрне. Монстр сидит на краю чашки и устало смотрит на это безобразие.
– А может быть, напишешь про небо и солнышко? – предлагает он.
Я качаю головой. Нет, нет, интрига не та.
– Ну тогда иди в туалет, – говорит он, обидевшись.
Я брожу по комнате, скрипом половиц привлекая внимание проезжающей милиции. Они направляют фары в окно и грозят кулаком: «А ну, спать!» Сны призывно смотрят из углов, одеяло принимает формы женщины и томно приподнимает симпатичный задик. Всё жаждет заполучить меня в постель.
Наконец, перепробовав червячка на попавшем на тёрку яблоке и космонавта с начинающейся агорафобией, я клюю носом и вижу бедного писателя с заляпанным чернилами носом, изжёванными ногтями и воспалёнными выпученными глазами, уткнувшего лицо в гору крошек.
– Вот он, садистский сюжет! – кричу я, очухиваясь настолько, что одеяльные женщины и кофейные монстры пропадают.
Доведённые до экстаза соседи лупят ночными горшками в стены. Я пишу рассказ.
Маньяк Тарасов
Маньяк Тарасов перелез через забор.
Где-то равнодушно и нестройно зудели трамваи, шипели колбаски на сковородках, а здесь была тишина. В зарослях лопухов, скрываемый листьями, лежал с прошлой зимы чемоданчик с ужасными инструментами. Маньяк Тарасов вспомнил дату своего рождения, вычел разницу между днями рождений тёщи и двоюродного брата Коли, к остатку прибавил две тысячи девятьсот четыре и набрал полученную цифру на замке.
Инструмент поблескивал хирургической беспощадностью, и маньяк Тарасов зловеще улыбнулся.
Лишь один раз в полгода он выходил на преступную тропу, чтобы потом, в ужасе от содеянного, припрятывать чемоданчик и вновь копить в себе природную ярость.
Он взялся за твёрдую ребристую ручку чемоданчика, и, не таясь, словно не леденило кровь и не заставляло бешено прыгать сердце его содержимое, вернулся домой.
Он хищно зыркал глазом и насвистывал любимую песенку «Бесаме мучо», что в переводе означает: «Елизавета, пришёл твой последний час!».
Дома маньяк Тарасов выкатил из тёмного угла мрачную и покрытую паутиной стиральную машину, достал из тёмных тайников души тёмные мысли и с ожесточением, словно колорадское чудовище на картофель, набросился на застывший, давно неработающий мотор.
Через два часа соседи услышали леденящий человеческий вой и страшные проклятия: «Да чтоб я маслом за столом облился! Чтоб я в вишне весь перепачкался, если ещё раз починить тебя попробую! Да лучше я всю жизнь вручную стирать буду, чем ещё раз за инструмент возьмусь!». После этого раскрылось окно, и раздался знакомый свист летящего в лопухи чемоданчика.
Убийство в шахматном порядке
На часах было девять утра. В расположенном напротив восьмиэтажном здании, занятом офисами, раскрывались окна: верхнее правое окно, потом через одно – влево, через одно – вниз, и от каждого следующего открытого – снова влево и снова вниз.
Скоро дом напоминал шахматную доску с чёрными и белыми клетками закрытых и распахнутых окон.
Потом в офисах двух первых и двух последних этажей показались служащие. Они не выделялись цветом одежды или какой-то необычностью, характеризующей их положение – место на «доске» говорило само за себя.
По центру – директора и их всесильные замы, потом – сошка поменьше, и просто рабочие лошадки – боевая гвардия.
В 9.15 всё пришло в движение. Человек из комнаты «Е2» перешёл в комнату «Е4». «Чёрные» ответили «Е7 – Е5». Со стороны это выглядело обычным перемещением сотрудников в обычный рабочий день. Может быть, я сходил с ума, видя в этом иной смысл, но я наблюдал шахматную партию, когда до полудня велась позиционная борьба, обходящаяся без крови, с равными шансами у обеих сторон.
В час здание опустело – сотрудники разошлись на обед. Около двух все заняли прежние места.
В 14.15 полилась первая кровь. Мужчина из кабинета «С5» аккуратно сложил документы в сейф, запер его и вышел (я видел, как он покидал здание). Его место заняла женщина из кабинета «В4», но и она скоро вышла.
Поле «С5» переходило из рук в руки ещё довольно долго, после чего «белые» перешли в наступление. Их люди заняли ключевые кабинеты, но и «чёрные» не дремали, сконцентрировав силы на левом фланге.
Ближе к пяти большинство сотрудников уже покинуло свои кабинеты, они уходили по одному и группами, положение оставшихся же было таково, что я, не раздумывая, согласился бы на ничью за обе стороны. Но незримые противники продолжали сражение, и всё меньше людей оставалось в здании.
Развязка оказалась неожиданной: «чёрный король» подошёл к окну на восьмом этаже, перевесился через подоконник, и через мгновение его мёртвое тело лежало на асфальте.
Повторяю, капитуляция была совершенно нелогичной. Но «чёрные» сдались. Из этого я делаю вывод, что не был свидетелем самоубийства. В партии явно случилась какая-то подтасовка, это было именно убийство.
Но кто мне поверит? Кто, кроме меня, наблюдал за перипетиями игры? Кто ещё фиксировал все переходы из одной комнаты в другую? Никто.
Но что больше всего мне не даёт покоя, так это вопрос, кто же действительно стоял за этой партией? Кто принимал решения и придавал им вид случайных перемещений? Вы скажете, что тут я точно сошёл с ума, но если хотите, приходите ко мне, и мы по записи разыграем партию вновь… в ограниченном пространстве шахматной доски, которая стоит напротив, в которой столько же этажей, и в которой находится мой офис… на поле «В7»…
Последний волшебник
В заброшенном доме сидят старики.
Всеми забытые, они снимают друг друга древней кинокамерой, чтобы осталась хоть какая-нибудь память. Они подолгу репетируют каждый эпизод, а что им ещё делать, как не добиваться тщательности.
К дому подходит молодой человек, заглядывает в пустые окна и входит в комнату с соломенными тюфяками, лежащими на том, что осталось от пола.
– Здравствуйте, – говорит молодой человек и снимает шляпу. – Я к вам, Игнатий Игнатьевич.
– Игнатий Игнатьевич? – удивляется тот, к кому он обратился. – Где-то я слышал это имя.
– И мы слышали, – кивают остальные старики.
– Меня прислал к вам академик Чеботарёв, – чуть смутившись, продолжает молодой человек. – Он сказал мне, что только вы можете помочь.
– Мы много чего можем, – говорят старики.
– Он знает, что вам никто не верит, но он помнит вас. Он знает, что вы… – Молодой человек заминается.
– Последний волшебник, – подсказывают старики, а тот, к кому обратились как к Игнатию Игнатьевичу, вдруг начинает суетиться и доставать какие-то вещи.
– Так… не то… не то… не то… – Он перебирает рухлядь, выкладывая из сундука изъеденные молью старинные книги.
– В Екатеринославе болен мальчик. Медицина ничего не может сделать,– тоже оживляясь, говорит молодой человек.
– Сразу о тебе вспомнили, – ворчат старики. Но они довольны и, еле заметно улыбаясь, теребят пальцами бороды.
– Так… едем? – Игнатий Игнатьевич готов, глаза блестят, и голос нетерпеливо дрожит.
– Я скоро, – кивает он остальным, и те кивают в ответ, добродушно подтрунивая:
– Не забыл волшебную палочку?
Похвала скверному слову
Если где-нибудь в компании, собравшейся на вечерок, начнут говорить матом, а это уж непременно начнут, то с наибольшей симпатией смотрят на того, кто знает все ругательства до конца. А если за столом два таких человека, то вечер уж точно запоминается, и долго ещё будут передавать услышанное друг другу на ухо восхищённые гости. Слава ругальщиков разнесётся быстро, и, глядь, уж любое застолье зачахнет без их присутствия. Только и будут слышны разговоры: «Да когда же, когда же они придут!»
Если вы один из обладающих этим даром, то с каким восторгом будут смотреть, как вы вперевалку входите, снимаете шляпу, передаёте пальто в любящие руки и, не спеша, сознавая свою значимость, проходите к лучшему месту. Вы уж не томите, ругнитесь вот так сразу, без подготовки, а потом, пока в блаженном трепете гости переваривают сказанное, ешьте и пейте вдоволь. Потом вас будут вызывать на “бис”, вы не смущайтесь, воздуха побольше наберите и выдавайте по матушке. Главное, помните, чтоб насморка не было, в вашем деле ясное произношение очень важно, чтобы те, кто втихую на коленях за вами записывают, каждое слово услышали.
Не скупитесь, повторите одно и то же дважды, а то и трижды, вам за это будут только благодарны. Трезвую голову можете не сохранять, но знайте меру, мысль должна быть остро отточенной. Если вам уже не по силам что-либо трёхэтажное, говорите односложно и ёмко, вкладывая в слова как можно больше смысла.
И желательно, не употребляйте ни одного цензурного слова, исключите даже предлоги, помните, что вас пригласили именно из-за вашего неповторимого умения и в другой раз могут не пригласить, если вы собьётесь и, разволновавшись, станете разговаривать как все.
Ещё об одном прошу отдельно: ни в коем случае не кладите локти на стол, а то прослывёте невежей и испортите людям праздник.
Сушечная церемония в доме Айранских
Не знаю, откуда и как появилась эта церемония.
Выносились две вазы с сушками (одна со свежими, а другая с совершенно сухими), металлические кружки, лимонное варенье и кипяток.
Гости, которых было либо двое, либо пятеро, и сами Айранские садились за стол, и каждый мог взять себе три любые сушки, кипяток и варенье без ограничений. Ритуал состоял в поедании сушек.
Никто не считал достойным сразу съедать угощение, и пиршество затягивалось на два-три часа, в течение которых велись разговоры, писались письма, демонстрировались полюбившиеся картины и книги. Причём, сушки всё это время оставались наиглавнейшим центром внимания, и каждый в первую очередь останавливался на созерцании их форм, вкусе, а потом уже поддерживал беседу.
Иногда надолго повисало молчание, но не тягостное, а сосредоточенное и глубокомысленное, когда никто не стремился оторваться от своей сушки и проявлять внешнее присутствие.
Дурным тоном считалось, как я уже сказал, быстрое поедание сушек, вообще всякая спешка и суета.
Люди, однако, здесь присутствовали солидные, и не было ни одного такого случая. Хотя каждый участвующий проявлял свои генетические особенности и резко индивидуальный подход к тактическому вопросу поедания сушек. Некоторые разламывали сушку одним молниеносным движением, зажимая в кулаке, другие запихивали в рот и, придерживая пальцем, подолгу сусолили. Кто-то просто разжёвывал без затей, откусывая по половине или трети. Кто-то съедал две сразу, а третью оставлял на потом, а кто-то, наоборот, начинал с одной и под занавес баловался ещё двумя.
В общем, нравы за столом наблюдались самые невероятные. Разговоры тоже велись презамечательные. Например, такие:
– Человек падает во все стороны, пока его не отпускаешь, – говорил седой полковник, переживший девять квартирообменов и переездов через страну, очень почитаемый и любимый у Айранских. – Отпустишь, и он начинает карабкаться.
– Но все, оказавшиеся сливочным маслом, не считаются, – возразил молодой человек, учившийся в университете. – Некоторых отпустишь, а они падают и лежат с удвоенной силой. Разные подозрительные личности размазывают их на что попало.
– Да, бывает, – подтверждал седой полковник, – но, говоря «человек», я имел в виду именно то, что означает это слово.
Иногда пришедшие пользовались выведенным одним из старейших участников церемонии правилом: «Люди. Предмет их обсуждения не рекомендуем», и говорили только о ботанике.
А однажды встал Исаак Аркадьевич, педагог с тридцатилетним стажем, и с просветлёнными глазами, оторвавшись от созерцания трёх колец и надев их на воздетый к небу палец, произнес с пафосом:
– Воды в природе больше не существует! Она существует только в кранах.
И вся компания поднялась из-за стола, прервав церемонию, и направилась в ванную, где зачарованно долго рассматривала водопроводные краны, склоняя головы то направо, то налево.
Купание
– Дети – изверги. А если их много, это настоящий ад,
Она медленно вынимает из пены изящную ножку и любуется её формами.
– Бегают по дому грязные, оборванные. Кормить их, денег не напасёшься.
Она проводит рукой от колена к аккуратной розовой пяточке.
– Муж – сволочь. Потный, вечно лезет, всё ему мало. Зарплату пропивает. Друзья эти ещё его, дегенераты. «Дай, литр», больше ничего не знают.
Она напрягает упругие мышцы и встаёт под душ, гибкая, как кошечка.
– Цены – дерьмо. В прошлом месяце молочница в два раза меньше брала.
За квартиру платить, стричься, маникюр! Ужас! Простое платье купить невозможно!
Она играет животом, придирчиво осматривая, не появились ли складки.
– Начальник – скотина. Работу всё подбрасывает, а денег не платит. А за руку возьмёт, дышит, как бык, и всё норовит что-нибудь уронить, чтобы под юбку заглянуть.
Она растирается, заворачивается в мягчайший халат и опускает ноги в белоснежные пушистые тапочки.
Выходит из ванной и слышит заискивающие голоса фрейлин: “С легким паром, Ваше Величество.”
Сватовство
Василий Сахов попросил разрешения войти, услышал девичье «Конечно», протиснулся между ветвями сирени и очутился в просторной комнате, чисто выметенной и обставленной застеленными лопухами ящиками. У отдельного ящика, разложив свои драгоценности, сидела, прихорашиваясь, Вика Земнова. На одном из диванов развалился с ручкой-сигаретой во рту и старой газетой её муж Пётр, а посередине, держа маленького куклёнка, восседала, не сводя с Василия глаз, Маринка – предмет долгих ухаживаний Василия Сахова. Василий поставил пустую бутылку из-под лимонада, степенно прошёл через комнату, с достоинством поздоровался с Викой Земновой, пожал руку её мужу, Петру, и чмокнул в щёчку красавицу Маринку.
– Ну, это, – начал Василий Сахов.
– Нет, – перебила его Маринка, – ты должен не так начинать, ты должен сказать: «Уважаемый Пётр Семёнович», а потом уже главное.
Пётр Семёнович усиленно зашелестел газетой и поднял спадающие на кончик носа очки.
– Ну, это, – снова сказал Василий Сахов, – мы тут с Маринкой…
– Нет, не так, – перебила Маринка, – говори: «Уважаемый Пётр Семёнович».
Василий Сахов покраснел.
– Ну что же ты, Василий? – стал помогать Пётр Семёнович, откашлявшись и стараясь говорить солиднее. – Ну что же ты? Мы все знаем о вашей дружбе. Ты, наверное, что-то хочешь попросить у нас?
Виктория Земнова восхищённо посмотрела на Петра Семёновича. Василий Сахов вконец смутился.
– Я это, – пробормотал он, постоял, переминаясь с ноги на ногу, и под уничтожающим взглядом Маринки ушёл, продираясь сквозь кусты.
Вика Земнова кокетливо потрогала причёску перед маленьким зеркальцем.
– Ну вот, – осуждающе заявила Вика, – такого жениха упустили.
– Даа, – веско поддержал Пётр Семёнович.
– Петя, домой! – послышался голос. – Давай быстро!
Пётр Семёнович напрягся и покосился на Викторию Степановну.
– Иди уж, – жеманно махнула рукой Виктория Степановна.
– Вика! Марина! Домой! – крикнул другой голос.
– Нуу! – заголосили Вика и Марина. – Ну, мамочка, ещё десять минуточек!
– Только десять минут, – согласился голос, – потом чтоб дома были!
Кусты сирени дрогнули от порыва ветра, и тени ветвей на земле и ящиках задвигались в живом узоре.
Звонок
Однажды в моей квартире раздался телефонный звонок:
– Природа хитрая, ей создашь прецедент, и она начинает применять законы физики. Сахар в стакан кинешь, он растворяется. А мог бы превратится в маленькую оловянную черепашку. Язык в замочную скважину засунешь, а с другой стороны кто-нибудь кольнёт булавкой. А мог бы кипятком ошпарить. Если в блюде много всего, но чего-то не хватает, значит, там что-то лишнее, это точно. Так же и в жизни. Всё имеет подобие, и сложную вещь можно познать по более простой. А если заглянуть в сердце, то там, среди клапанов и подшипников, найдёшь золотой подсвечник.
– Алло, – сказал я, – Кто это?
– Великие истины часто открываются в банальных, с нашей точки зрения, вещах. Я хочу рассказать тебе парочку истин. Ты заинтригован? Ты с трепетом ожидаешь?
– Алло! – говорю я. – Кто это? Я ничего не слышу!
– Не слышишь?
– Алло! – говорю я. – Перезвоните.
И повесил трубку.
Язык моих жестов
Когда я поднимаю правую руку, я призываю к тишине. Поднятый указательный палец означает, что следует записать мои инструкции.
Рука, прикрывающая мой рот, означает, что я хочу выслушать мнения сотрудников.
Постукивание ручкой по столу – я не желаю, чтобы говорящий продолжал.
Система знаков работает превосходно. Не тратя лишних слов, мы пришли с сотрудниками к совершенному взаимопониманию.
Также и в семье. Если я провожу рукой под кроватью, значит, желаю, чтобы вымыли пол. Касаюсь пальцем лба – прошу оставить меня одного. Показываю язык – хочу, чтобы со мной говорили. Слова почти вытеснены из моего употребления благородным языком жестов.
А вчера я провалился в яму. Когда я уже отчаялся выбраться самостоятельно, наверху появился человек, приложил мизинец к щеке, потом поднял его вверх и разочарованно пожал плечами.
Я понял, что, видимо, он тоже приверженец более глубокого взаимопонимания посредством языка жестов, и принялся раздумывать. Определённо, он давал мне совет, как выбраться из ямы. Я осматривался и силился перевести символическое обозначение действий и вещей.
Почему именно мизинец? Вероятно, это слабость, какой-то неприметный предмет, на который я и не надеюсь, но который поможет мне.
Почему щека? Вероятно, это что-то на букву «Щ»: щётка или щиток, что-то такое, к чему нужно приложить то, что обозначает мизинец, и в результате чего я смогу выбраться. Пожимает же он плечами, потому что не видит иного способа помочь мне.
Я обыскал яму. Нашёл кусок веревки и старую дверную щеколду. Поистине гениальное решение. Я показал человеку большой палец и свои находки, привязал щеколду и подбросил. Человек тоже показал мне большой палец, закрепил щеколду между лежащими на краю ямы плитами. Верёвки хватило только чтобы обвязать её вокруг вытянутого вверх кулака, но я всё-таки выбрался.
Человек улыбался. Показывал на меня, потом на свою голову и поднимал большой палец.
«Хвалит мою сообразительность» – догадался я, также знаками выразил ему своё восхищение и предложил пройти ко мне домой на рюмочку расслабляющего.
Человек снова коснулся мизинцем щеки, поднял его вверх и пожал плечами. Я согласился, что это были блестящие знаки, что он – само совершенство, и снова пригласил в гости. Человек повторил знаки с сожалеющим видом. Мне стало настолько любопытно, что я поступился правилами и заговорил.
– Извините, сэр, – сказал я, – будучи знатоком жестов и практикующий это умение не один год, я признаю своё поражение и неспособность разумно трактовать ваши знаки в данном случае. Не будете ли вы любезны перейти на презренный язык слов и разъяснить их значение для дальнейшего моего совершенствования в данной науке.
Человек потрогал щёку, показал вверх и пожал плечами.
– Он похож на истинного учителя, с недоуменным видом ставящего перед новичком задачу, способную продвинуть его по пути познания, – радостно подумал я. – Наконец я встретил более великого и искушённого в этой области. Вот он, перст судьбы, указующий путь во мраке незнания – поднятый вверх мизинец!
Вдруг глаза человека просветлели, он достал бумагу и написал: « Зубы болят страшно, погода виновата. Спасибо за приглашение, но как-нибудь в другой раз».
– Когда я сидел в яме, вы хотели сказать примерно то же, и что помочь вы мне ничем не можете? – спросил я понуро.
Человек кивнул.
Память
У вас не было такого, когда голова забита разным безобразием, и вы помните не поймешь что?
Помните имена всех римских солдат, принимавших участие во взятии Карфагена, и с удовольствием перечисляете их перед зеркалом.
Помните, что ела на обед королева Англии в прошлом году с точностью до 0,1 устрицы.
Помните результаты футбольных матчей с участием «Ливерпуля» и «Текстильщика» из Ишеевки.
Помните статьи с 18 по 102 Уголовного Кодекса.
Помните гимн республики Малазия на туркменском языке.
Помните кучу дат и лиц, но никак не можете вспомнить, куда подевали туфли…
Вы опаздываете на работу и ужасно нервничаете.
Монстр
Очень часто вещи обозначают именно то, что они есть на самом деле. И причины тех или иных странных явлений совершенно банальны. Например, если вам из ночи в ночь снится, что вы хищная птица, а днём вы испытываете патологическое желание вцепиться в кого-нибудь когтями, не воображайте, что в вас просыпается некий вампир или монстр, взгляните на свои ногти, вы, вероятно, не стригли их целую вечность.
Искусство перемещения
Самое важное умение – искусство перемещения и контроля подарков.
В самом деле, подарят вам соседи оставшуюся после ремонта старую раковину. Что с ней делать? Не выбрасывать же, всё-таки культурная ценность, да и соседи увидят – обидятся. Вот и приходится ещё кому-нибудь дарить. Но так как соседей много, кто лишний ковёр, кто десятый домашний термометр подарит, приобретает данная процедура вселенский масштаб, и каждая вещь проходит через одни руки дважды, трижды и так далеежды.
Голова идёт кругом, и чтобы не подарить вещицу дарителю же оной, очень помогает искусство перемещения и контроля. Всё запишешь: дательный, именительный, родительный, кто, что, кому, и считаешь дни до получки, когда, наконец, пойдёшь в магазин, купишь некомплектные гусеницы от экскаватора и подаришь соседу сверху за то, что на день рождения он приволок тебе скульптурную группу вождей Организации за Сохранение Подаренных Вещей, выполненную с прилегающим пейзажем.
Академик
«Не сквернословь, не ругайся и не суди, – писал академик Птицын главный труд своей жизни, который он назвал «Нравственное поучение», – будь вежлив, проявляй терпимость, смирение…»
– Александр Львович, куда вы положили свой рабочий пиджак, никак его не найду, – вмешалась в ход его мысли жена и домработница Елена.
– На стиральной машине, – пробурчал академик и продолжил: «Будь аккуратен, бережлив и внимателен к своим вещам. Помни, что каков ты в мелочах, таков ты и в большем…»
– Александр Львович, я хочу его почистить, а в карманах клочки бумаги и сломанные карандаши. Можно выкинуть? – снова вмешалась Елена.
– Да, – буркнул Птицын. «Помни, что главное в твоей жизни…»
– Александр Львович…
Птицын отложил ручку и сердито посмотрел на женщину.
– Между прочим, – молвил он, заводясь, – я пишу труд огромного, можно сказать, вселенского значения. Как вы можете мешать мне со своей ерундой! Многие народы и страны, миллионы, можно сказать, людей ожидают окончания этой работы! Как вы смеете, дрянь, мешать народам в их стремлении к просвещению?!
Академик Птицын осёкся, сложил руки, досчитал до трёх и продолжил: «…главное в твоей жизни…»
– Но, Александр Львович, – перебила Елена.
– «… в твоей жизни…»
– Вы же сами меня просили спрашивать, прежде чем я стану выкидывать что-нибудь такое, что мне напоминает мусор, – досказала Елена.
«… главное в твоей жизни, – снова написал Птицын дрожащей рукой, – есть побольше сладкого, смачно плевать и не забывать об алкоголе!»
Он сломал ручку, сплюнул на пол, выругался, хлопнув дверью, ушёл из дома и в этот день напился.
Недоеденье
Был вчера в гостях. Хозяева чай выпили, а я не допиваю. Хозяева булку съели, а мой кусок лежит. Они взяли пальто, которое я в прихожей оставил, стали любовно так расчёсывать и ботинки мне начищать. На тарелку мою поглядывают, глазами блестят. А я не ухожу. Даже в туалет не отлучаюсь. Они терпят, и я терплю.
– У вас, – спрашивают, – утюг дома выключен? Идите, посмотрите, а то трамваи ходить не будут.
– Будут, – говорю.
Им неудобно, и мне неудобно. Они пальцами по столу барабанят, показывают, как по лестнице сбегать нужно, а я не барабаню. Они в окошко смотрят, мол, погода – загляденье, а я не смотрю. Тихо-тихо достаю из кармана пакетик и то, что не доел, туда складываю – кошке. Хозяева смотрят, а тарелка пустая.
– Пора, – говорю я и собираюсь.
– А может, посидите ещё? – с тоской спрашивают они. – Всё доели, так хоть посуду помойте.
– Нет! – проявляю твёрдость. – Дома дела. Спешу.
Каменные яйца
Они всюду. На клумбах, в подъездах, на трамвайных рельсах. Они круглые, каменные, какие – с теннисный мяч, какие – с голову. Уборочные службы свозят их в карьер, но ночью снова – « топ-топ», по улицам и площадям ходят каменные гости и оставляют после себя яйца.
А в карьере происходит движение. Яйца трескаются, мучительно раскрываются, и оттуда показываются маленькие памятники – детёныши, вылитые родители: вожди, деятели или известные земляки.
Они расползаются по городу, стремясь занять место поудобнее.
Мнимый автомобиль
Колесо и руль – круглые. Рубль тоже круглый, если он железный.
Бумажный рубль – не круглый, но их уже не выпускают. На нём много разных чёрточек и буковок, а ещё есть звёздочки, если на свет посмотреть.
А ещё есть трояк. Он точно не круглый.
А ещё есть одна такая маленькая штучка, которая называется мнимый автомобиль. Он как бы есть.
Механические собаки
У нас в городе появились механические собаки. Они с виду обычные, только в глазах электрические искорки. Они всегда бегают по одной. И, может быть, только это помогает их как-то опознать.
Каждая такая собака знает свою цель и её ищет. Найдет – облает или покусает, в зависимости от задания. Убежит прочь, а человек уже те мысли, которые думал, забыл от страха. Это собакам и нужно, они ведь на простых людей не нападают, а на сторожей, на дворников и на прочих одарённых личностей.
Один у этих собак недостаток – они кошек боятся, но не шарахаются, себя в лапах держат, а кошки, те это чувствуют, но им по фигу, они вида не подают, про себя только мурлыкают. Так что, если увидите довольную кошку, зубы скальте и будьте наготове.
До чего дошло, простой дворник на работу без записной книжки не ходит, и, чуть мысль какая зарождается, он по сторонам зырк, скорее записывает, пока собака не появилась. Вот и получается, не работает дворник, а стоит с карандашом посреди тротуара и движению мешает.
А сторожу еще хуже. Работа к размышлению располагает, но стоит задуматься, собака тут как тут, под дверью завоет, всё внутри аж подпрыгивает. И стали сторожа, чтоб не пугаться, спать на работе, уши затыкать и ни на что не реагировать.
Так что, братцы, усилить надо бдительность. На дворников не гавкать и сторожей любить, заботу проявлять о населении. А то порядка совсем не стало, всюду горы мусора, с охраняемых объектов, кто ни попадя, добро тащит. Кому ещё об этом думать, как не нам?
Это я вам как собакам говорю!
Отрицательное поучение
Иногда видишь отрицательные, а иногда положительные знаки. Идёшь, бывало, на работу, а трамвая все нет: первый отрицательный знак. Наконец, трамвай приходит, но здоровенная женщина застревает в дверях и ставит корзину тебе на голову – второй отрицательный знак. Ты висишь на подножке, вокруг потные тела и ни одной красивой тёлки, на которую можно положить глаз, чтоб жизнь не казалась такой противной.
Ты приходишь на работу раньше обычного и мотаешься по коридорам, ловя дурную энергетику, в ожидании, когда же пробьёт восемь часов, и можно будет с чувством собственной нужности пить чай с коллегами. Чёрные силы в тебе нарастают, и когда тебе предлагают партию в нарды, ты уже не способен соображать и проигрываешь все деньги, взятые на обед. Огорчённый всем этим, ты отпрашиваешься пораньше. Довольный начальник, которому ты, собственно, и проиграл, тебя отпускает.
Ты едешь домой в переполненном, забитом такими же хмурыми и злыми мужиками транспорте и дома вымещаешь всё накопившееся на не помывшей посуду дочери. В разбитом состоянии ты ляжешь спать, совершенно не отдохнёшь, и утром всё начнется с начала…
А вот другая ситуация. Идёшь, бывало, на работу, а трамвая всё нет. А ты его вроде и не ждёшь, на небо смотришь, оно сегодня удивительно синее. Душа переполняется радостью, вот и первый положительный знак.
Наконец, трамвай приходит. Здоровенная женщина застревает в дверях и хмурится, оттого что не на кого поставить грязную корзину. Ты-то на этот трамвай не садишься! Скоро приходит следующий с изобилием свободных мест и красивых девушек, которым можно улыбнуться и предложить (в мыслях конечно!) вместе сходить на пляж или в кино. Второй положительный знак.
На работу ты приезжаешь, чуть опоздав, и сразу же подключаешься к питию чая, игре в нарды и домино. Настроение твоё прекрасно, не озабоченный злыми мыслями мозг чист, благодаря чему ты выигрываешь все партии подряд, и раздосадованный этим начальник держит тебя до пяти, не отпуская ни минутой раньше.
Домой ты едешь в пустом трамвае, так как все злые и недовольные давно ушли с работы, отпросившись пораньше, и ругаются теперь дома с дочерьми. Ты с удовольствием моешь оставленную лентяйкой-дочерью посуду, спать ложишься умиротворённым, спокойным и хорошо высыпаешься.
Утром ты встаёшь, идёшь на работу, а трамвая всё нет. Первый отрицательный знак…
Тарелки
У почтенного человека по имени Яков Кузнецов кончились тарелки.
Я бы не сказал, что он любил их выбрасывать с остатками пищи, он просто не любил их мыть.
Яков пошел по соседям.
– Не вымоете ли вы мои тарелки заодно со своими? – спрашивал он.
– Да нет, что вы, – отвечали соседи, – мы и сами их не моем. К нам приходит человек, который специально этим занимается, спрашивайте у него.
И такой ответ ждал Якова в каждом доме.
– А не дадите ли вы адрес этого человека? – осведомлялся Яков.
– Тсс, – шипели соседи и подозрительно смотрели по сторонам, – о нём никто ничего не знает. Он носит маску и чёрные очки.
Если хотите, мы дадим ему знать, и он с вами свяжется.
– О, конечно, – восклицал довольный Яков.
Но тут вспоминал что-то и настроение его менялось. Он нащупывал в кармане ту самую маску и очки и недовольно морщился.
Слон и муха
Жила-была муха. И как-то раз на неё наступил слон.
Бесконечное и малое – суть одно.
В бесконечном – малое, в малом – бесконечное.
А прозрение – суть созерцание, когда «…глаза его видят мир необъятный».
«Да, – подумал я и пересчитал пальцы, – как бы ничего не пропало.
Учёт. Строгий учёт». Во всём строгий учёт.
Механические продавцы
Вслед за механическими собаками уж непременно должны были появиться механические продавцы. И появились. Стали обычных продавцов потихоньку вытеснять. Начали борьбу с обвесами, обсчётами.
Раньше как бывало: сунешь продавцу десятку и говоришь: «Сдачи не надо». Он повозмущается, но примет. Вечером излишки в какой-нибудь фонд несёт. И покупателю моральное удовлетворение, и фонду хорошо.
А механического продавца не обманешь. Даже если деньги сунешь и убежать вздумаешь, он догонит и всю сдачу до последней копейки вернёт.
И с обвесами та же история. Покупаешь ты килограмм помидор, а продавец и так, и так упрашивает за ту же цену полтора взять. Ты ни в какую, но потом соглашаешься. Походишь так по магазинам, наберёшь излишков, несёшь в детский дом или в садик, и детям все раздаёшь. И продавец доволен, и дети сыты.
Теперь же нет. Ни на грамм больше не даёт, как ни проси. Что ему наши дети, он вон шестерёнки смазал и улыбается!
Вот и воровство началось в магазинах. Каждый норовит мимо кассы продукт пронести, детям отдать, а потом неоплаченную сумму в фонд отправить. Двойную работу покупатель делает. Естественно, ропщет.
Ну куда это годится!
Гимны
У каждой страны есть гимны, под которые она выигрывает шахматные состязания, а есть ритмические гимны, под которые она отдыхает, и ещё парочка гимнов про запас. Пишет эти гимны старый кролик в наушниках, постукивая задней лапкой. Получается красиво.
Народ танцует. Увы!
Шиза
О хорошем человеке так и говорят: «Хороший человек», а о хорошей женщине не скажешь: «Хорошая женщина». Всякие сексуальные типы поймут неправильно. Поэтому о такой женщине и говорят: «Шизовая тётка».
Так вот, жили-были муж и жена, хороший человек и шизовая тётка. А хороший человек был ужасно суеверен, он никогда не садился в трамвай, если номера вагонов шли по убывающей. Например, первый вагон “1161”, а второй “1152”. Он воображал, что если сядет в такой трамвай, то от него убудет, начнутся бедствия, и местный футбольный клуб вылетит во вторую лигу.
Но больше всего он не любил трамвай “1163-1162”, в детстве ему нагадали, что этот трамвай лишит его жизни или рассудка. Его шизовая тётка, конечно, не могла смириться с подобным. Она пошла на трудную работу определителя стука. Это, знаете, когда поезд стоит, то идёт мимо мужичишка с палочкой и по тормозным буксам постукивает, если нота «фа» получается – тормоза в порядке, если «фа-диез» – загоняй поезд в тупик.И скопила на этой работе шизовая тётка несколько мешков денег. Пришла в трамвайное депо, деньги на стол и просит: «Поменяйте местами вагоны в поезде “1163-1162”, а то муж из-за него рассудка лишится».
Деньги подействовали – вагоны местами поменяли. Украсила шизовая тётка новорожденный трамвай цветами, стёкла помыла, хороших человеков и шизовых тёток насажала и к остановке с песнями в час, когда муж на трамвай садится, подъехала.
Увидел муж такое дело и ошизел.
С радостными криками полетела его душа прямо в рай.
Утро героя
По утру соберёшься чашки помыть, а в трубах как зарычит. Какое тут мытьё, всё бросаешь и под кровать.
Чудовище вылезает и шастает по квартире. Недовольно, что разбудили. Халат на нём грязный, волосы не чёсаны. Пожарит себе яичницу, хлеб маслом намажет и ест, оставляя крошки. Потом умоется, подобреет. Садится телевизор смотреть.
Тут и ты бочком из-под кровати в прихожую, пока оно чешет пятку и мерзко ковыряет в зубах.
Главное – не теряться, тихо одеться и подкрасться сзади. Чмокнуть в шейку: «Милая, я на работу».
Шизофрения
15 мая. Начинаю опасаться собственной жены. По-моему, она – вампир. Ушёл спать в соседнюю комнату и держу под подушкой здоровый нож. Стоит ей сделать неожиданное движение – вздрагиваю и убегаю на балкон.
17 мая. Пытаюсь заглушить внутренний голос – громко разговариваю, непрерывно рассказываю сам себе анекдоты, весь день сижу на открытом месте, чтобы быть готовым к внезапному нападению. Перестал чистить зубы, говорят, вампиров отпугивает неприятный запах изо рта.
21 мая. Сегодня проезжали мимо психушки. Чтобы знала, что и я не лыком шит, злобно нахмурился и заметил, что стены не такие уж и высокие, а в проволоке я прорубил дыру. Жена тоже стала опасаться.
22 мая. Жена заявила, что я болен, и пора меня лечить. Планирует лечение сексом. Вместо трёх раз до завтрака, трёх до обеда и, пока не устанет, после ужина, будет применять круглосуточную терапию до полного моего выздоровления. Ой, мама!..
25 мая. По ночам вижу вываливающиеся из шкафов отрубленные головы, кровавые подтёки на потолке, и всюду – на мебели, на полу, на кровати – использованные презервативы. Наверное, у меня шизофрения.
31 мая. Сегодня жена обнаружила дневник. Внимательно прочитала и сказала, что не знала, насколько я болен, что списывала на чудачества моё странное поведение, а теперь видит – всё очень серьёзно. Заявила, что не хочет детей от шизофреника, забрала вещи и уехала к маме.
5 июня. Жена позвонила и сказала, что подала на развод. Я ответил, что у чемодана появились зубы, и он бегает за мной по комнате. Вызвала врача.
18 июля. Сегодня я развелся. Ну, наконец! Сбагрил эту нимфоманку!
Выходя из суда, познакомился с интересной девушкой. Скоро снова женюсь.
Монопликация
Мальчик любил смотреть передачу «Сельский час». Никто из сверстников не понимал его. Все дразнили Селёдкой, и ни одна девушка не хотела смотреть в его сторону.
И, наконец, произошло чудо. В их телевизор влетел метеорит, и аппарат перешёл на работу по системе СЕТИ. Мальчик отправился к знакомым матери смотреть любимую передачу и застал у телевизора дочь хозяев, внимающую рассказу о новых приёмах в сенокошении.
Более того, оказалось, что девушка помнит сюжеты из предыдущих передач, и тоже ходила к соседям, когда недавно их телевизор подвергся нападению телефобирующей саранчи.
Дело было решено, и через месяц отпраздновали свадьбу. Но каково же было удивление мальчика, когда в первое же супружеское утро он застал молодую у телевизора, внимательно слушающую глупую передачу о спорте, потом «Новости», потом рассматривающую арктических карасей в передаче «Миры животных».
– А…А… – сказал ошалевший мальчик.
– Да! – сказала девочка и таинственно улыбнулась. – Я просто люблю смотреть телевизор!
Овощной триллер
– Вот гадость какая, не жуется, – великан разозлился и выплюнул меня на грядку.
– Ну, дяденька, ну, пожалуйста, – заголосил я, – ну, съешь меня!
– И не настаивай, – отвернулся великан. – Сам виноват, что не вызрел.
Действительно виноват. Мог бы и получше расти, давно бы со своими сородичами в чьем-нибудь желудке переваривался. Я нацепил вырванные волосы и понуро побрёл вдоль разорённого дома. Кому я, надкусанный, теперь нужен!
– Слушай, морковь нужна? – спросил я у продавца, добравшись до овощного магазина.
– Иди, милок! Своей навалом!
Я лёг у дверей в позе выпавшей из сумки лучшей на свете морковки, прикрыв надкусанное тело. Пойдёт кто-нибудь добрый и поднимет. Но все норовили поддеть меня сапогом. Сгнию же!
До вечера я шастал по рынку, предлагая себя как последнюю сахарную морковку из Бразилии. Покупатели воротили носы.
Стемнело, пошёл дождь, и я укрылся под прилавком.
– Что, не нужен никому? – раздался старческий голос.
Огляделся. О, ужас! Полуразложившийся гнилой помидор с трудом говорил, силясь не растечься в зловонную лужу.
Нет! Не хочу такого конца! Плевать на гордость, пойду к кроликам! Пусть жрут, бездушные твари!
Байка про акцизные марки
Тут цены на водку повысили. Теперь она 40 стоит. По рублю за каждый градус…
Но я не об этом. Приехал я как-то на дачу, зашёл к соседу. Он раньше самогоном по 15 рублей всех дачников снабжал. А тут зашёл к нему – та же поллитра два червонца стоит.
– Ты чего, дед? – говорю. – Ты из чего гонишь? Из сахара? Вот. Цены на сахар понизили. Водка-то не за счет сырья подорожала, а за счёт акцизов… Что сие? Ну, что-то вроде налога за право продажи. Так что не дури, дед, давай по пятнадцать!
Сосед задумался: «Акцизы, говоришь?»
Выторговал я у него поллитру подешевле, а через неделю вернулся – смотрю, а он самогон по 25 продаёт…
– Будь ты не ладен со своими акцизами! – говорит. – Чёрт меня дёрнул рассказать про твои слова бабке. Та уж сильно этим делом заинтересовалась и на свой лад всё переиначила. «На чьём дворе самогон гонишь? – спрашивает. – В чьём сарае самогон хранишь?» Короче, теперь с каждой проданной мною бутылки червонец требует. Так уж извини, сосед… Четвертной с тебя…
Счастливый кактус
Вы же знаете, что такое «Счастливый кактус». И вам понятно волнение собравшихся на конспиративной квартире кактусоводов, с восхищением и ожиданием следящих, как из яйца вылупляется новый кактус.
Вот скалывается скорлупка, и свету предстают первые комочки. Нежные зелёные пупырышки блаженно распрямляются и доверчиво тянутся к собравшимся.
Но не этого ожидают люди. С трудом сдерживая желание обломать скорлупку дрожащими пальцами, они нервно и шумно глотают слюну, предвкушая кульминацию.
Часто их надежды не оправдываются, и на новорожденном оказывается нечетное число колючек. Тогда люди злятся, бьют друг друга по голове и, недовольные, расходятся. Но если колючки парные, тут уж резни не миновать. С криками «Счастливый кактус» они, толкаясь, раздирают конвульсирующее тельце и проглатывают, не жуя.
Ибо гласит пословица: «Съел кактус с чётным числом колючек – к мудрости».
Затмение
Вчера в полночь случилось солнечное затмение. Но с нашей улицы его было не видать. Мы, правда, высыпали во двор, на всякий случай, мало ли чего. Подрались чуточку, выпили, песни погорланили, потом разошлись.
А на соседней улице дождались. Допились.
Говорят, как в сказке: небо вокруг чёрное, дома чёрные и солнце чёрное. Собаки воют, кошки дрыхнут.
Жуть! Но красиво. Особенно когда дядя Саша баян вынес, и как треснул об асфальт от восторга. «Гуляем!», – кричит.
Вот вражья рожа. Тут работаешь всю жизнь, балалайку купить не можешь! А он!
Как без баяна-то жить будем? Раньше одна надежда была – помрёшь, сыграет дядя Саша на твоих похоронах, народ всплакнёт, помянет добрым словом.
Теперь же не дождёшься. Так и закопают без воодушевления.
Заключительное слово
– Друзья, вы должны пообещать мне, – пошатываясь и запинаясь, сказал Замятин, – что завтра, – он поднял палец и всем погрозил, – завтра мы соберёмся вновь, чего бы ни стоило! Знаю я эти разговоры – сейчас мы братки, а потом у одного – одно, у другого – другое, закрутимся все. Но мужское братство священно!
– Да, – закивали все.
– И не надо мне тут кивать! – возмутился Замятин. – Сколько раз уж такое было: все клянутся, до гроба друзья… А! – он взял стопарик. – Выпьем! Чтоб вновь собраться! Завтра утром, здесь же, за этим столом! Чтоб все приползли! Понятно?!
Он выпил, доковылял, придерживаясь за стены, до тахты и рухнул лицом вниз. Другие, чуть посидев, тоже разлеглись, кто на диване, кто на полу.
Пуговица
У меня потерялась пуговица. Оторвалась, когда я ехал в трамвае, и прощай, прощай, четырёхдырчатая красавица! Была ты зелёная с золотым драконом, который подмигивал правым или левым глазом, в зависимости от того, в какую сторону вы её наклоняли. Зимой он надевал меховую шапку, а летом щеголял в чешуе под тёплым солнцем.
На следующий день я прочитал объявление:
«Потерявшего зелёную пуговицу с драконом просят обратиться, – далее был адрес, – где ему её вернут за вознаграждение. В случае неявки владельца пуговицы все пиджаки города будут осмотрены, владелец выявлен и оштрафован на сумму, вдвое превышающую вознаграждение. А также с него будет взыскано вознаграждение и средства, потраченные на его поиск, написание и расклейку этого объявления».
Теперь я не хожу больше в том пиджаке. Пуговицы я срезал и спрятал в коробку со стиральным порошком под ванной.
В скучные зимние вечера я плотно зашториваю окна, закрываю на засов двери, достаю по одной пуговице, и дракон подмигивает мне с одних правым, а с других левым глазом.
Мудрецы
Загадочный народ – мудрецы.
Давеча шли, устали и отдохнуть присели. Разве не обычное явление? Но присели на злющую молодую крапиву. Расслабились и в созерцание мира погрузились.
– Весна в этом году ранняя, – сказал через четверть часа один мудрец, чтобы остальные не подумали, что он зазнался и не хочет разговаривать.
Мудрецы так часто поступают.
– Да, ранняя, – радостно закивали мудрецы по той же причине.
– Соки в растениях так и бродят, – заметил первый мудрец, – крапива такая, что не дотронешься.
– Да, – закивали мудрецы, – и свитер ей не преграда. Что для крапивы – свитер!
– Да. И джинсы ей не преграда. Что для крапивы – джинсы!
Мудрецы довольны установившимся взаимопониманием. Молчат, посматривая по сторонам.
– В следующий раз, когда этой дорогой пойдём, нужно будет чуть дальше остановиться, – степенно говорит первый мудрец.
– Да, – кивают мудрецы, – здесь больше садиться не стоит.
Ещё через четверть часа поднимаются, берут корзины с грибами, приглаживают бороды и, так же не спеша, двигаются дальше.
Пугало
– Слушайте, товарищ! – Я ворвался в кабинет с табличкой «Заведующая» и уставился в огромные робкие глаза стоящей напротив обнаженной женщины.
По спине забегали мурашки. Воинственный пыл угас, и сладостный трепет сдавливал горло. Как ругаться с этой женщиной? Все мои претензии к её магазину так мелочны по сравнению с такой красотой.
– Послушайте, – заикаясь, мямлил я, уставившись в пол. – Там…меня обвесили…. Извините…
Я, пятясь, доплелся до двери. Она, победительница, безмолвно взирала на мое смущение.
В коридоре, завидев меня, заржали грузчики.
– И этот попался! – давились они от смеха.
Уже выходя, я услышал нечто, смутившее меня.
– Неплохо директриса придумала плакат с красоткой повесить. Похлеще пугала работает.
Я нервно закурил.
Под хвост
В части завелась собака.
Не «завели», а «завелась». Как тараканы или вши.
Строем теперь не пройдёшь, у неё к строевому шагу неприязнь. На танке не проедешь, бежит сзади, лает, всю маскировку нарушает. Свила себе гнездо в Ленинской комнате и таскает туда в гости окрестных кошек. Когда настроение у неё плохое, вся жизнь замирает. Солдата в казарме держат. Ей что комбат, что генерал, честь не отдает – нехороший пример подаёт.
Дисциплина на понижение. Вся армейская подготовка, извините, ей под хвост. А если тревога, или, ещё хуже, проверяющий приедет?! Что же, он как все через забор полезет и оглядываться при каждом шорохе будет?
Одна надежда, может, враг нападёт, в плен возьмут. Иностранные собаки, я слышал, повежливее. Командирам хвостом машут и за ефрейторами по плацу не гоняются.
Про батон
Если вы несете батон и кусаете его по дороге, то держите откусанным концом назад. А то многие собаки крадутся сзади и размышляют: «А, может, я тоже хочу?».
Оглянуться не успеете, а уж половины батона нету. И будет у вас батон, обкусанный с обоих концов. Люди подойдут и спросят: «Вы что, батон кусаете?». Станет неудобно. А если нести надкусанным концом назад, то всегда можно сказать: «Да собака, понимаешь, голодная напала». И все так и подумают.
Ингредиентная зарисовка
Их скучающий вид располагает к доверию.
Случайный посетитель стоит в дверях. Он настолько очарован, что ни войти, ни поправить съезжающие брюки не в состоянии.
Здесь не как в трамвае, где руки торчат вверх, а ноги вниз, здесь степенность и выбритость. Редко пролетит одинокая пылинка или пробежит загоняющая её тряпкой в ведро уборщица. Или зазвонит телефон, которому приятный баритон скажет: «Да, его нет».
Случайный посетитель возьмёт себя в руки и попытается объяснить, что он, отнюдь, здесь не случаен и пришёл даже, может быть, по делу, но на него зашушукают, и поросят в свинарнике станет меньше.
Об этом ему тоже скажут, но чуть позже, и он все равно ничего не поймет.
Сегодня именно тот день. Когда конюх Василий зайдёт на свинарник, но никого не убьёт, и почему поросят станет меньше, никто не узнает.
Послание (только для археологов)
– Сэр, давайте приколемся, – сказал Первый пещерный человек Второму. – Станем изображать значками простейшие артикуляционные формы и записывать углём на стенах.
– Что, срывать обои? – поинтересовался Второй пещерный человек.
– Срывать! – оборвал Первый. – Обои недолговечны. Стены же простоят двадцать семь веков, и только случайное землетрясение загубит наши письмена.
– Ну хорошо, – согласился Второй, – а нельзя ли вместо угля использовать более современную технологию?
– Ну что вы! – обиделся Первый. – Уголь на голых стенах смотрится очень эстетично.
– Хорошо, – согласился Второй. – А какие значки вы предлагаете использовать?
– Первый задумался.
– Что-нибудь очень нам близкое, что не вызовет сомнений в подлинности. Например, фигурки охотников, фигурки зверей…
– Да, – кивнул Второй и стал готовить стену, шлифуя её вращающимся от моторчика камнем. – Мы напишем справа налево или слева направо?
– Примитив! – фыркнул Первый. – Мы используем двумерное расходящееся письмо со скрытым началом, на первый взгляд напоминающее сцены охоты.
– Но зачем так сложно? – изумился Второй.
Первый гордо улыбнулся.
– Вы думаете, потомки будут считать нас просвещёнными интеллектуалами? Как бы не так! Они скажут: «Первобытные болваны!». Потом, правда, добавят, что, мол, время было тяжёлое, нравы не из лучших. Кто объяснит им заблуждение?
– А, понимаю, – улыбнулся Второй, – когда кто-нибудь их них обнаружит запрятанное послание с вечными истинами…
– С вечными истинами?! – рассмеялся Первый. – Ха- Ха! Я напишу там: «Ну что, ханурики, дожили до кислотных дождей?». Пусть головы поломают.
Новолунье
Зовут его дядя Вениамин. Он подозрительно качает пальцем и говорит:
– Просто так бороду не носят!
Тот, к кому он обращается – человек средних лет с дремучей бородой, хитрыми серыми глазами и пальцами в малиновом варенье. Он только что запустил пальцы в банку, начал их облизывать, и за этим его застал дядя Вениамин. Зовут его Александр Петрович, и сейчас он в нерешительности – облизывать пальцы дальше или сделать умный вид и выкинуть какое-нибудь коленце.
В результате Александр Петрович облизывает пальцы и не сводит взгляда с дяди Вениамина.
– А усы-то стричь надо! – укоризненно говорит последний. – А то вон варенья сколько впустую застревает.
Тут Александра Петровича озаряет, он достает деревянную ложку и радостно протягивает.
– Пальцы-то не суй, – удовлетворенно, но немного настороженно замечает дядя Вениамин. – А то рыба какая из банки вынырнет и оттяпает руку.
Александр Петрович смущенно кривится, но пальцы засовывает вновь.
Так они и сидят, блаженно кряхтя и чмокая.
А день клонится к закату, и уж скоро будет виден тонкий серпик луны.
Тайное пособие для вступающих в жизнь
Если вы – мужчина, не подпускайте девицу, когда она бежит к вам, ближе, чем на 50 шагов, с достоинством удаляйтесь быстрым шагом, и только в критическую минуту переходите на лёгкую интеллигентскую рысцу.
Если вы – девица, не допускайте, чтобы мужчины гуляли поодиночке, не окружённые лаской и вниманием. И пусть вас не вводит в заблуждение их достойная походка и интеллигентный вид. Они нуждаются в вас, но в силу мужского самомнения не подают вида.
Если вы – мужчина, воспользуйтесь любой свободной хорошо просматриваемой поверхностью, чтобы отдохнуть и восстановить контроль над ситуацией. Не прячьтесь на деревьях, на крышах домов, в помещениях, имеющих только один выход. Помните, что девицы коварны и жестоки в достижении своих целей.
Если вы – девица, попытайтесь как можно мягче подойти к загнанному в ловушку мужчине, проявите весь свой такт и врождённую мягкость. Не давайте чувствовать мужчине, что он проиграл, притворитесь слабой и доверчиво сообщите свой номер телефона. После непродолжительного хорошо разыгранного приступа внезапной робости соглашайтесь идти к нему домой и, потупив очи, следуйте за ним.
Если вы – мужчина, не обольщайтесь, помните о коварстве женщин, у которых одно только на уме. Выбирайте момент, вырывайтесь и бегите. Ибо кратковременное удовольствие обернется крушением всех ваших жизненных идеалов.
Если вы – девица, не огорчайтесь от такой прыти, это не последняя ваша встреча с единственным и неповторимым. Соберите всех следящих всё это время за событиями подруг, уясните недоработки, измените внешность и начинайте игру с начала.
Нарастающая очевидность
Молодой человек приятной наружности проснулся на квартире своей подруги. Подруга спала по соседству, и он почувствовал небольшое раздражение оттого, что она отдавала предпочтение Морфею, а не его великолепному телу.
– Эй, – сказал он Морфею, – дай девчонку, побаловаться.
– Не дам, самому нужно, – сказал Морфей, а девица сладко потянулась.
– Вот видишь? – сказал Морфей.
Молодой человек не стал спорить, он взглянул по-доброму на соперника.
В это время дедушка Витя просыпался в комнате бабушки Тони, которая уже давно умылась и гремела ложкой о тарелку на кухне.
– Мой любимый горошек! – вскричал дедушка Витя, почувствовав неладное, и он оказался прав, горошек пребывал в развалинах и злобно вычерпывался загорелыми руками бабушки Тони.
– Ах, зачем я живу! – проговорил дедушка Витя, принимая вид сгорающего с горохового похмелья. – Дай откушать и мне славную бобовую культуру, сестрица!
– Не дам, самой мало, – сказала бабушка Тоня и ещё круче заскребла ложкой.
Горошек приятно её наполнил и радостно поёжился.
– Вот видишь! – сказала бабушка Тоня.
В это время в дверь постучали.
Дедушка Витя не стал спорить, он по-доброму взглянул на бабушку и пошёл открывать.
– Быстрее, быстрее, – закричал с порога дядя Петя, – впустите меня!
Он поспешно закрыл дверь, в которую летели брызги зелёной краски, и сам с ног до головы в зёленой краске тяжело опустился на сложенные шубы.
– Еле прорвался, – сказал он, переводя дыхание. И добавил. – В подъезде маляры.
– Что?! – вскричал дедушка Витя. Он подёргал дверь, приналёг на неё плечом, но всё бесполезно.
– Отрезаны, – только и смог сказать дедушка Витя.
Маляры закрасили дверь.
– Маша! Валера! – закричал дедушка. – Вставайте, мы отрезаны!
Маляры словно гигантские ножницы прошлись по подъезду, закрашивая двери, глазки, почтовые ящики. Стихийное бедствие обрушилось на подъезд. Сотни скромных служащих, пенсионеров, учащихся оказались наглухо и аккуратно отодвинуты от творящейся на улице действительности, надеясь лишь на спасателей. Но на что было надеяться жителям верхних этажей?
Дедушка Витя схватился за телефон, но тот был безмолвен.
– Проклятая бабушка Женя! – выругался он. – Она опять не повесила трубку!
Надежды не было.
– Бабушка Тоня, – скомандовал дедушка, – произведи учёт оставшихся продуктов. И не жуй ты горошек в такой момент!
– Есть, – сказала бабушка Тоня.
– Ты, дядя Петя, снимай самую большую занавеску, высовывайся в окно и призывай на помощь.
– Есть, – сказал дядя Петя.
Но тщетно махали десятки занавесок из окон и форточек, не взирая на мартовскую капель и палящее солнце. Город был пуст. Все ушли на работу.
Тишину деликатно нарушил крик дядя Валеры.
– А-а-а! – сказал дядя Валера, а потом опять. – А-а- а!
– Ну вот, так каждый раз, – сказал дедушка Витя.
Он вошёл в комнату дяди Валеры, но страшное зрелище предстало перед его глазами. На стуле, в центре комнаты, застигнутая злой минутой, спала, раскинув руки, тётя Ирина. Дедушка Витя облегченно вздохнул:
– Не бойся, сынок, это не белая горячка, это всего лишь тётя Ирина.
Он влил в рот дрожащего сына стакан вишневого сока и заботливо поддержал готовую свалиться без сознания голову. Дядя Валера расплакался.
– А я думал, кранты, – сказал он, бледнея от переживания, но тут же краснея и вытирая слёзы, – спасибо, старик.
– Где Маша? – спросил дедушка строго. – Почему в твоей комнате другая женщина?
– Беда, – сказал вошедший дядя Петя, – совсем беда, выключили холодную воду.
– Газа тоже нет ещё с утра, – сказала бабушка Тоня. – Будем есть холодное.
– А кто и совсем не будет, – заметил дедушка.
– А что если развести костёр в лоджии, – предложил дядя Петя.
– Машу никто не видел? – настойчиво спрашивал дедушка.
Тут появился приятный молодой человек и сказал, что Маша спит под ванной.
– Кис кис-кис, – говорит дедушка, приближаясь.
– Ну ладно, – говорит приятный молодой человек, – кто-то опять должен ползти на крышу.
– А ты, вообще, кто такой? – кричит дедушка из ванной. – Спросите, как его зовут!
– Да. Как тебя зовут? – спрашивает дядя Петя.
– Алексей Споймнедруг, – говорит приятный молодой человек. – А тётю Ирину не будите, она просила, я ночью слышал, когда в туалет ходил.
– Да-да, – кричит из ванной дедушка, – я тоже слышал.
Они кидают специально припасённый на подобные случаи крюк с верёвкой на крышу, пока ни зацепляют за трубу. Алексей Споймнедруг берет верёвочную лестницу, пробует верёвку на прочность и карабкается вверх. Прилаживает лестницу, и вся компания, вооружённая топорами и стамесками, выбирается на крышу, спускается через люк в подъезд и отскрёбывает с двери хлопья дурно пахнущей краски.
Подруга молодого человека просыпается и чистит зубы. Тётя Ирина всё ещё спит на стуле.
Дядя Вася
Друзей теперь заводят непременно обладающих лицензией на тот или иной вид деятельности, чтобы делать это с ними за компанию.
Есть такая примета – за первым трамваем следует второй, потом милицейская машина, а потом дядя Вася на велосипеде.
Дружбу с дядей Васей водят, чтобы ездить за милицейской машиной и узнавать все последние новости.
Ещё дяде Васе разрешено курить в помещении. Там, где он достает сигареты, тут же образовывается тусовка. Эта лицензия дорогая и редкая. Её за особые заслуги перед Родиной выдают. Дядя Вася получил её три года назад, гуляя с ведром, полным пельменей, которые он раздавал бродячим собакам. Государство это оценило.
Мат в три хода (Мысли королевского слона перед капитуляцией противника)
«А-а-а! Здравствуйте, я королевский слон. Это я зеваю. Только ход назад выслушал скучнейшую патриотическую речь своего патрона. Говорит, что мне выплыла огромная честь заматовать чёрного короля. Плевал я на такую честь! По мне, так все люди – братья. Вообще-то, я радикал и свободомыслец. Я, например, считаю, что война нам совсем не нужна, и даже недавно в газете по этому поводу выступал.
Подумайте сами, бог с ним, разобьём мы врага, а какой ценой? Ни разу не помню, чтобы без жертв обошлось, и это ещё хорошо, а то меньше половины армии останется, как сейчас. И, главное, ради чего воюем? Не понимаю. Стояли бы на своих позициях, птичек слушали, тишиной наслаждались. Так нет, надо воевать. Это всё ладьи короля подбивают, силы много, а девать некуда, вот и война. Да ещё королева, женщина коварная, всё интриги крутит.
Пробовали было мы, слоны, интеллигенты в пятом колене, коней на свою сторону переманить, не получилось. Им бы сена пожрать, а по какому случаю и с чьих рук, значение не имеет. Вот пешки сговорчивее. Те сразу нас поняли. Да только крикливые больно. Равенства с королями им подавай. Чуть что, сразу за камни хватаются. Соберутся, митингуют, шумят, да тоже толку немного, ладьи с конями их быстро разгоняют.
Ну да это ладно. Король-то наш перед этой партией книг старых начитался и говорит: «Тактика наша неверная, теперь будем жить по-новому». Лозунг вокруг своей клетки развернул: «Перестроим нашу тактику!».
Ну, кони и пешки, понятно, сразу в крик: «Да здравствует король! Да здравствует новая тактика!». Ладьи сначала с недоверием к новшествам отнеслись и хотели, было, королеву-матушку на престол возвести, чтоб по-старому было, потом посмотрели, видят – всё равно война, что по-старому, что по-новому, и успокоились.
Одни мы, слоны, видим, не туда гнёт король, по-новому воюет, вместо того чтоб вовсе войну прекратить. Снова в газеты пишем, митинги собираем, хотим реальных перемен от короля добиться».
Сказал так королевский слон и заматовал чёрного короля. Перемены переменами, а долг свой всё же надо исполнять…
…И сидели за столом два игрока.
И разыгрывали они партию на белых и чёрных клетках в ограниченном и плоском мире.
Для них безмолвными были короли, слоны и пешки, чьи возгласы и думы ничего не значили для хода шахматной партии.
Ни звука не раздавалось над доской. Игроки молча двигали фигуры, стирая одним движением миры и годы.
Имя игрокам ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ.
Про солдата
Идёт по лесу солдат, а в засаде его ведьмы ждут.
Солдат то перекусить остановится, то передохнуть, а ведьмы от злобы маются. Ведьмы то духа какого пошлют, то ещё кого, чтобы солдат быстрее шёл, а солдат задницу им надерёт и всё равно по-своему. Через многое время дошёл и всех, хоть и в засаде сидели, победил.
Тут и мораль. Хороший живот всегда важнее торопливой головы.
Первое посещение
В неприметном семиэтажном особняке на Бугор-стрит, стоящем в окружении аккуратных двухэтажных домиков, у единственного подъезда висит скромная вывеска: «Частное агентство Ш. Хомса, великого сыщика и прекрасного человека».
Под ней карандашом коряво приписано: «Я здесь был. Король Англии Григорий Черемшанский. 12.12.1999».
Смею заметить, что это служит лучшей рекомендацией.
Если вы пройдёте через несколько дверей, минуете металлоискатель и камеру дезинфекции, то попадёте в уютное, пропитанное духом конца прошлого века помещение с традиционным камином, видеомагнитофоном и картой Ульяновской области. Ещё вы увидите двух истинных джентльменов, вытянувших ноги к огню и лениво потягивающих кларет. Один из них и есть, собственно, мистер Шурлак Хомс, а другой – его друг и биограф доктор Дж. Вытьсон.
Мужчины со свойственным им сарказмом обсуждают вопросы секса, политики и прошедшие бега. Наблюдателю может показаться, что фразы слишком банальны и произносятся через равные промежутки времени, но вряд ли он придаст этому значение. Только пробыв в комнате не один час, вы заметите, что беседа не прекращается ни на минуту, ведется по кругу, и в пепельнице дымится все та же сигара.
Устав от ожидания, вы вежливо покашляете, но это не внесет никаких изменений в поведение джентльменов. Ещё через какое-то время вы решитесь заговорить и только тогда поймёте, что здесь что-то не так. Вы подойдёте поближе, заглянете в глаза и увидите мёртвые зрачки механических кукол. В гневе вы соберётесь уйти, но вдруг вникнете в смысл огромной, указующей на лестницу в глубине комнаты стрелки: «Кабинет Ш. Хомса и Дж. Вытьсона». Вы рассмеётесь и подниметесь на второй этаж, где застанете прежнюю картину, но на этот раз не купитесь, а будете подниматься всё выше, пока на седьмом этаже ни увидите, что стрелка теперь показывает вниз, а у камина сидят всё те же два механических истукана.
«Я сам поначалу всегда путался», – скажет вам потом доктор Вытьсон. А сейчас вы, наверное, разозлитесь, сбежите по ступеням, хлопнете дверью и уйдёте, не удостоив вниманием неприметный ход, словно бы ведущий в чулан, из которого за вами давно наблюдают добрые смеющиеся глаза великого сыщика и его друга.
Дело об антигазетном садизме
Я просмотрел газету ещё раз, взял за края, потряс, а потом внимательно осмотрел пол. Моей статьи не было. Я подержал газету над огнём, желая, чтобы проступили невидимые чернила. Статья не появилась.
– Фиг знает что! – пробурчал я и взялся снова разглядывать каждую букву.
– Что-то потеряли? – спросил Хомс.
– Статью, – выдохнул я.
– Вашу? – издевался Хомс.
– Мою, – я не терял самообладания, продолжая своё занятие.
– Редактор наверняка не обещал вам, что опубликует её в этом номере, – попытался успокоить Хомс.
– Не обещал, – сердился я, пробуя расслоить бумагу и найти что-нибудь внутри.
– Давайте, я вам помогу, – загорелся Хомс. – Нужно растянуть страницу и взять скальпель поострее…
– Хорошая статья? – поинтересовался он через несколько минут изощрённого антигазетного садизма.
– Нет, – сказал я и взял другую газету.
– Позвольте! – удивился Хомс. – Вы что, даже не знаете, в каком издании она может быть?
– Не знаю, – я был недоволен.
Хомс задумался.
Тем временем я прикончил всю утреннюю прессу и выкинул остатки в камин.
– Кретин! – хлопнул себя по лбу Хомс и выбежал из дома. Скоро он вернулся и довольно запыхтел трубкой.
– Вы чуть было не провели меня, Вытьсон, – гордо заявил он, словно бы между прочим поглядывая в мою сторону. – Я и вправду поверил, что вы от волнения ищете свою писанину между строк! И я спокойно дал вам уничтожить все газеты! – воскликнул он возмущённо. – Ах вы, гадкий докторишка! Думали, что я забыл наш вчерашний спор о том, выиграет ли лондонская команда! Вот! – он взмахнул купленной у разносчика газетой. – Выиграла! Гоните шиллинг, моя взяла!
Я покраснел.
Кошмар на Бугор — стрит
– Что вы на это скажете? – Хомс кивнул на грубо оторванный клок серой бумаги, лежащий рядом с убитым прямо под окнами нашей квартиры на Бугор-стрит человеком.
Я почесал в затылке, поскрёб лоб, высунул язык.
– Ничего, – сказал я.
Хомс подцепил бумагу тростью.
– Видите, лист пытались отрезать четырьмя разными ножницами: сначала маникюрными с загнутыми кончиками, потом парикмахерскими, потом садовыми и ножницами по металлу. Когда ничего не вышло – просто оторвали. Хомс ходил, поддевая старый башмак, дырявые пакеты, пустые коробки, и недовольно кряхтел.
– Какой мы можем сделать из всего этого вывод, Вытьсон? – снова спросил он.
Я поморщился.
– Потом вы скажете, что я – гений, заметил Хомс. – Но вы просто не желаете связать факты. Это же очевидно: с Бугор-стрит уволился дворник! Идемте из этой клоаки!
– А труп? – поразился я.
– Какой труп? Вы что, не чувствуете, как от него разит виски? У вас больное воображение, Вытьсон!..
Новый сюжет
Если вы растерявший пространственно-временные координаты путник по вселенным, и вам не ведом сей необычный способ, с помощью которого борется с налоговыми инспекторами великий детектив, если ваше дело действительно замешано на безотлагательном стремлении к нездоровому образу жизни, спросите у любого беззаботно резвящегося в песочнице и контролирующего улицу малыша, как вам найти знаменитого сыщика, заплатите за «крышу», заплатите за информацию, и вам тут же, без промедления, укажут нужное направление движения и дадут пару дельных советов для скорости.
Конечно, потом обиженный оскорблением к своему гостю знаменитость спустится разбираться, но сорванцов уже и след простынет, во всяком случае, так вам скажет детектив, отчего-то потирая покрасневшую щеку.
Теперь вы можете удобно расположиться в кресле, комфортно протянуть ноги от невыносимого жара камина, рядом с которым вас посадят радушные хозяева, и начать рассказывать свою скучную историю о наследстве, несправедливости родственников, поддельном завещании или бракоразводном процессе.
Вас будут внимательно слушать, кивать головами, иногда вынимая изо рта тлеющие сигары, и смотреть на вас глазами всё тех же мертвых механических истуканов…
Но это будет после, когда вы придёте, сейчас же у знаменитого сыщика посетителей нет, он медленно прогуливается по комнате, иногда останавливаясь и посматривая в окно, где дождь, сыро и осень.
Хомс мается со скуки.
– Вытьсон! – окликает он своего друга, описывающего очередную захватывающую погоню с участием великого детектива. – Как вы считаете, тот человек, пытающийся попасть к нам вчера на приём и измаравший дверь, действительно есть наш губернатор Гриоргий Черемшанский?
Ну что мне сказать. Я с сожалением отрываюсь от своих записей, ибо ко мне, к кому же ещё, обращается наш заскучавший гений сыска, поднимаю голову, выдерживаю минутную паузу, (знаю, он любит, когда я отвечаю, подумав) и произношу теперь уже широко известную фразу, положившую начало новому литературному направлению:
– В книгах появилась орфографическая плесень, Хомс, а вы со своими вопросами под руку. Началось, как обычно, с одной-двух типографских опечаток, которые заражают окрестные буквы. Так пятна расширяются, зияя островками бессмыслицы. Скоро, глядишь, вся книга – полная ахинея…
– Что?! – взрывается Хомс. – Что вы за ерунду несёте?! Что за шалости на страницах серьёзной книги?! Думаете, раз вы – автор, то можете вводить в текст совершенно нелепые высказывания, якобы говорящие о вашем высоком интеллекте?! Что за скучное начало у нашей истории? Что за «крыша»? Что за сюжет вообще? Откуда эти малолетние преступники?! Ну-ка, пишите нормальную поучительную историю с неожиданной развязкой и со счастливым концом! И чтоб мне без ваших авангардных выкрутасов, понятно?!
Ну что ж…
…Стоял приятный летний день…
– Так хорошо? – интересуюсь у Хомса.
– Да, – бурчит он.
…Один из тех замечательных июльских деньков, когда короткий добропорядочный ливень прибивает готовые ворваться в вашу форточку полчища пыли и (о, джентльмены, где вы?!) элегантно уходит, раскланиваясь клочьями рваных облаков, оставляя эфир для ласковых, играющих в свежести травы и асфальта солнечных лучей.
Великий сыщик только что вернулся в свою квартиру на Бугор-стрит с проветрившей головоломно закрученные извилины его исполинского мозга прогулки, снял мокрые башмаки и переоделся в домашний костюм («От Кардена!» – шептали завистники).
Ему было хорошо.
Я, его друг и биограф, скромный трудяга, а по совместительству боксер и невропатолог Додо Вытьсон, закончил последнее на сегодня письмо с ответом очередному поклоннику Хомса и собирался почистить запылившиеся после недавней перестрелки с мафией револьверы, когда в дверь постучали. Потом дверь непродуманно, вопреки этикету и сюжетному развитию, раскрывая агрессивные намерения, пнули ногой, и в комнате появился первый в этом произведении отрицательный персонаж – злобно размахивающий кулаками здоровенный детина в голубом с розовыми цветочками пиджаке.
– Кто тут из вас Хомс?! – прорычал детина, так и пыша членораздробительными намерениями.
Конечно, я мог сказать, что ничуть не испугался, но вдруг нашёлся бы въедливый, привыкший уличать авторов в прямой лжи читатель, вдруг бы он вздумал придти ко мне, вот так запросто размахивая здоровенными кулаками, и проверить сие спорное утверждение. Так что этого я не скажу. Знайте, я просто остолбенел от страха с намертво сжатыми в руках… револьверами.
Можно, конечно, сказать об этом моём состоянии, что я «не дрогнул». Но кто действительно не дрогнул, так это великолепный Хомс. (Вот его и проверяйте!)
– А вы к кому? – холодно осведомился он.
Не знаю почему, но его голос всегда успокаивающе действует на подобных джентльменов.
Детина отступил и, вежливо косясь на мои руки, улыбнулся:
– К доктору Додо Вытьсону.
– Вот, – скорбно поморщился Хомс, – я всегда говорил вам, Вытьсон, что мои клиенты – беззащитные фурии по сравнению с вашими посетителями.
Я суровым волевым усилием поднял сердце из пятки в приличествующее ему место, опустил револьверы и откашлялся:
– Я доктор.
Мои пациенты обычно так умиляют меня своим беспричинным доверием, так упрашивают, чтобы я постучал по ним молоточком, так расцветают, видя, что я записываю что-то в их амбулаторную карту, что я невольно становлюсь пушинкой, попавшей под выходную струю пылесоса, кувыркающейся, носящейся из угла в угол, растрачивающей силы на пустяшное самолюбование и не ведающей, что попадёт скоро во чрево беспощадного гудящего чудовища…
– Вытьсон! – оборвал мои фразеологизмы Хомс. – К вам человек пришёл, а вы ерундой занимаетесь!
– М да? – спросил я, отчаянно вспоминая первую фразу из медицинского разговорника.
«Как поживаете?» – так что ли?
Не спросишь же его: «Вы уверены, что вам не нужна консультация гробовщика?». Главное, отдать пациенту нить беседы и подвести его к осознанию неизбежного диагноза.
– Да вы больны, батенька!..
– М да, – утвердительно откашлялся посетитель…
Бремя Хомса
Пробираясь на квартиру к своему другу, я то и дело наскакиваю на занудливых репортеров, сующих мне в руки мятые теплые яблоки и заискивающе смотрящих в глаза в надежде выудить любое свежее высказывание знаменитого сыщика.
— Надеюсь, Хомс не зазнается? — спросил я у бригадира заменяющей меня на Бугор-стрит оравы секретарей.
— Нет, — ответил тот. — Например, когда к нам вчера заглянул премьер-министр, он влез на постамент и ничуть не важничал.
— Ну и ну! — рассмеялся я.
В комнате, окруженный десятками глиняных и восковых Хомсов, сидел мой друг.
— Вы думаете, что у меня мания величия, — констатировал он, обводя вокруг взглядом, и устало поморщился. — И не мечтайте. Вон, видите там, на ратуше? И в окне напротив? А еще двумя окнами правее? Теперь вниз окно, видите?
— Нет, — сознался я.
— Там фоторепортеры. Стерегут меня день и ночь. Так достали, что пришлось применить старую уловку.
Он наглухо занавесил окна, передвинул скульптуры и вернул шторы на место.
— Сбиваю им резкость, — пояснил он. — Все с ума посходили! Даже тетушка Хатсон продала стенограмму моих ночных бормотаний одной русской газетенке. Все греют руки на моей славе! А это все вы виноваты! Ваши дешевые рассказы обрушили на меня такую популярность, что я за молоком не могу выйти, чтобы не натолкнуться на интервьюера!
Я смущенно потупился:
— Кстати, Хомс, а что вы теперь едите на завтрак? — я вспомнил, что именно этот вопрос больше всего интересовал моего редактора.
Дело о перемене мест слагаемых
– Вытьсон, этот человек был убит, – сообщил как-то вечером Хомс, отчёркивая синим карандашом статью о самоубийстве во вчерашней газете.
– Само собой, – согласился я.
Хомс удивленно поднял глаза:
– Я сказал, что этот человек был убит, а не свел счёты с жизнью, как считает полиция и родственники…
– Я слышал, Хомс, – подтвердил я.
– Но почему? – изумился Хомс. – Почему вы не восклицаете: «Как вы догадались, Хомс?», «Гениально!» или прочую чепуху?
Я пожал плечами.
– Чтобы книги раскупались, необходим элемент неожиданности, – снисходительно разъяснил я. – Несомненно, читателю льстит, когда он предугадывает поступки героев, но иногда он должен быть просто ошарашен и не понимать, что происходит. Читатель должен усомниться, а не водит ли персонаж всех за нос, скрывая под маской простодушия острый ум и криминальный талант. Я меняю образ автора, Хомс! Отныне я буду главным действующим лицом, раскрывающим коварные преступления, вам же отводится роль сыщика-дилетанта, выводы которого методично опровергает более опытный товарищ!
– Ну-ну, – сказал Хомс. – Тогда, может быть, вы скажете мне имя человека, который через минуту-другую войдет в нашу гостиную? Хоть вы и недоумеваете, я ручаюсь, что вы располагаете всеми фактами, остается лишь собрать их воедино…
Я задумался.
– Ну конечно! – вскричал я вскоре. – Это будет инспектор Лу Стрейд!.. Моя логическая цепь такова: инспектор имеет обыкновение в это время прогуливаться по Бугор-Стрит. Вы же, только заметив его, начинаете пиликать на своей мерзкой скрипке, чтобы обломать ему удовольствие. Он уже настолько привык к этим вашим проискам, что отсутствие обозначенных звуков вызовет в нём опасение за вашу жизнь, и он поднимется сюда, что бы узнать, как вы себя чувствуете!
– Хм… Недурно, – сказал Хомс. Я обласкал его самодовольной улыбкой.
– Есть, правда, одно «но»… – продолжил он, взял скрипку, подошёл к окну, пригляделся к прохожим и стал выводить гнусные трели.
Я задумался.
– Хорошо, – сказал я. – Знаю, что вы сделаете, когда я назову имя этого человека. Вы бросите играть свой поганый авангард, который называете передовой музыкой, и, как все нормальные люди, заиграете Моцарта. Сэр Джон, меломан из дома напротив, предупреждал вас, помните, что если вы ещё раз вздумаете доводить его современной музыкой, он тотчас же ворвётся в ваш кабинет и растопчет коллекцию курительных трубок. Не нарывайтесь на неприятности, Хомс, играйте классику!
– Неплохо. – Хомс умолк и тоскливо смотрел в окно.
– А сейчас вы пытаетесь выкрутиться и обдумываете, не швырнуть ли скрипкой в прохожего, чтобы я построил неверное предположение, что именно этот прохожий поднимется к нам выяснять отношения. Однако я просчитал эту возможность и знаю, что он этого не сделает, так как вы – национальная гордость, вас все любят и знают, что если вы швыряетесь скрипками из окна, это к перемене в Палате Лордов. Так что прохожий побежит не сюда, а в редакцию какой-нибудь газеты с сенсационной новостью…
В дверь постучали.
– Кто это, Вытьсон? – спросил Хомс.
Я запаниковал.
– Ошиблись дверью? – предположил я в отчаянии.
– Нет, – улыбнулся Хомс. – Я сказал вам, что вы располагаете всеми фактами. Это же просто, как дважды два, Вытьсон! Сколько сейчас времени? 15.59. Какая табличка висит над нашей дверью? «Часы приёма с 16.00 до 18.23». Миссис Хатсон продала уже три талончика на 16.00, 16.15 и 16.30. Это клиент, Вытьсон! – он склонился над книгой предварительной записи. – Некий Джонсон и Джонсон… Входите, пожалуйста!
Дело о Вито Торчелли или Доверчивый
– Помните тех мальчишек, что крутились с утра у солнечных часов? – спросил как-то Шурлак Хомс. – После них осталась одна интересная надпись.
Он развернул листок и процитировал: «Вытьсон – нехороший человек, бандит и коновал».
– Ну, по поводу коновала мне всё ясно, – он потрогал исколотую ягодицу. – А вот первые два пункта сомнительны.
Что, если слово «Вытьсон» приведено для отвода глаз, а остальная надпись содержит зашифрованное послание?
Разобьём текст на группы из трёх букв: НЕХ, ОРО, ШИЙ, ЧЕЛ, ОВЕ, КБА, НДИ, ТИК, ОНО, ВАЛ. Первые семь групп отбросим как бессмысленные, а в трёх последних, являющихся словами, прочтём сначала первые буквы, потом вторые и третьи. Что получится? ТОВИ НА КОЛ.
Вполне осмысленная фраза, содержащая указание, как поступить с человеком, зашифрованным под словом «тови».
Меняем местами слоги, получаем: ВИТО, нормальное гангстерское имя.
Что там в вечерней газете? Вот видите: «Известный мафиози Вито Торчелли посажен на кол сегодня днём, как считают, в отместку за устранение им главы соперничающей группировки».
– Вытьсон, у вас челюсть отвисла! Экий вы доверчивый! Какой Вито? Какой кол? Вечерние газеты принесут через два часа. Разве можно покупаться на такие детские розыгрыши!
Новый сюжет
Если вы растерявший пространственно-временные координаты путник по вселенным, и вам не ведом сей необычный способ, с помощью которого борется с налоговыми инспекторами великий детектив, если ваше дело действительно замешано на безотлагательном стремлении к нездоровому образу жизни, спросите у любого беззаботно резвящегося в песочнице и контролирующего улицу малыша, как вам найти знаменитого сыщика, заплатите за «крышу», заплатите за информацию, и вам тут же, без промедления, укажут нужное направление движения и дадут пару дельных советов для скорости.
Конечно, потом обиженный оскорблением к своему гостю знаменитость спустится разбираться, но сорванцов уже и след простынет, во всяком случае, так вам скажет детектив, отчего-то потирая покрасневшую щеку.
Теперь вы можете удобно расположиться в кресле, комфортно протянуть ноги от невыносимого жара камина, рядом с которым вас посадят радушные хозяева, и начать рассказывать свою скучную историю о наследстве, несправедливости родственников, поддельном завещании или бракоразводном процессе.
Вас будут внимательно слушать, кивать головами, иногда вынимая изо рта тлеющие сигары, и смотреть на вас глазами всё тех же мертвых механических истуканов…
Но это будет после, когда вы придете, сейчас же у знаменитого сыщика посетителей нет, он медленно прогуливается по комнате, иногда останавливаясь и посматривая в окно, где дождь, сыро и осень.
Хомс мается со скуки.
– Вытьсон! – окликает он своего друга, описывающего очередную захватывающую погоню с участием великого детектива. – Как вы считаете, тот человек, пытающийся попасть к нам вчера на приём и измаравший дверь, действительно есть наш губернатор Гриоргий Черемшанский?
Ну что мне сказать. Я с сожалением отрываюсь от своих записей, ибо ко мне, к кому же ещё, обращается наш заскучавший гений сыска, поднимаю голову, выдерживаю минутную паузу, (знаю, он любит, когда я отвечаю, подумав) и произношу теперь уже широко известную фразу, положившую начало новому литературному направлению:
– В книгах появилась орфографическая плесень, Хомс, а вы со своими вопросами под руку. Началось, как обычно, с одной-двух типографских опечаток, которые заражают окрестные буквы. Так пятна расширяются, зияя островками бессмыслицы. Скоро глядишь, вся книга – полная ахинея…
– Что?! – взрывается Хомс. – Что вы за ерунду несете?! Что за шалости на страницах серьезной книги?! Думаете, раз вы – автор, то можете вводить в текст совершенно нелепые высказывания, якобы говорящие о вашем высоком интеллекте?! Что за скучное начало у нашей истории? Что за «крыша»? Что за сюжет вообще? Откуда эти малолетние преступники?! Ну-ка, пишите нормальную поучительную историю с неожиданной развязкой и со счастливым концом! И чтоб мне без ваших авангардных выкрутасов, понятно?!
Ну что ж…
…Стоял приятный летний день…
– Так хорошо? – интересуюсь у Хомса.
– Да, – бурчит он.
…Один из тех замечательных июльских деньков, когда короткий добропорядочный ливень прибивает готовые ворваться в вашу форточку полчища пыли и (о, джентльмены, где вы?!) элегантно уходит, раскланиваясь клочьями рваных облаков, оставляя эфир для ласковых, играющих в свежести травы и асфальта солнечных лучей.
Великий сыщик только что вернулся в свою квартиру на Бугор – стрит с проветривавшей головоломно закрученные извилины его исполинского мозга прогулки, снял мокрые башмаки и переоделся в домашний костюм («От Кардена!» – шептали завистники).
Ему было хорошо.
Я, его друг и биограф, скромный трудяга, а по совместительству боксер и невропатолог Додо Вытьсон, закончил последнее на сегодня письмо с ответом очередному поклоннику Хомса и собирался почистить запылившиеся после недавней перестрелки с мафией револьверы, когда в дверь постучали. Потом дверь непродуманно, вопреки этикету и сюжетному развитию, раскрывая агрессивные намерения, пнули ногой, и в комнате появился первый в этом произведении отрицательный персонаж – злобно размахивающий кулаками здоровенный детина в голубом с розовыми цветочками пиджаке.
– Кто тут из вас Хомс?! – прорычал детина, так и пыша членораздробительными намерениями.
Конечно, я мог сказать, что ничуть не испугался, но вдруг нашёлся бы въедливый, привыкший уличать авторов в прямой лжи читатель, вдруг бы он вздумал придти ко мне, вот так запросто размахивая здоровенными кулаками, и проверить сие спорное утверждение. Так что этого я не скажу. Знайте, я просто остолбенел от страха с намертво сжатыми в руках… револьверами.
Можно, конечно, сказать об этом моём состоянии, что я «не дрогнул». Но кто действительно не дрогнул, так это великолепный Хомс. (Вот его и проверяйте!)
– А вы к кому? – холодно осведомился он.
Не знаю почему, но его голос всегда успокаивающе действует на подобных джентльменов.
Детина отступил и, вежливо косясь на мои руки, улыбнулся:
– К доктору Додо Вытьсону.
– Вот, – скорбно поморщился Хомс, – я всегда говорил вам, Вытьсон, что мои клиенты – беззащитные фурии по сравнению с вашими посетителями.
Я суровым волевым усилием поднял сердце из пятки в приличествующее ему место, опустил револьверы и откашлялся:
– Я доктор.
Мои пациенты обычно так умиляют меня своим беспричинным доверием, так упрашивают, чтобы я постучал по ним молоточком, так расцветают, видя, что я записываю что-то в их амбулаторную карту, что я невольно становлюсь пушинкой, попавшей под выходную струю пылесоса, кувыркающейся, носящейся из угла в угол, растрачивающей силы на пустяшное самолюбование и не ведающей, что попадёт скоро во чрево беспощадного гудящего чудовища…
– Вытьсон! – оборвал мои фразеологизмы Хомс. – К вам человек пришёл, а вы ерундой занимаетесь!
– М да? – спросил я, отчаянно вспоминая первую фразу из медицинского разговорника. «Как поживаете?» – так что ли?
Не спросишь же его: «Вы уверены, что вам не нужна консультация гробовщика?». Главное, отдать пациенту нить беседы и подвести его к осознанию неизбежного диагноза.
– Да вы больны, батенька!..
– М да, – утвердительно откашлялся посетитель
Параболы судьбы
Я посмотрел на часы. Было четверть первого. Через какое-то время моего бессмысленного глазения в окно стало 12.32.
Я зашевелился.
– Хомс, вы собираетесь сделать хоть какой-нибудь ход? – вежливо поинтересовался я.
– Я обдумываю, – сказал Хомс, держа короля в поднятой над доской руке.
– Взялся – ходи, – напомнил я.
– Знаю, – буркнул Хомс.
Честно говоря, ходить ему было некуда. Все поля вокруг были биты, а на том, куда он мог поставить короля, стояла противопехотная мина.
Хомс подкинул свободной рукой монетку.
– Орёл, Вытьсон, тоже птица, хоть и не сова, – сказал он многозначительно.
Между тем правая его рука медленно сжимала несчастную фигуру, а рот кривила жёсткая усмешка.
– Я сдаюсь, Хомс, – заявил я.
Хомс улыбнулся.
– В какой момент вы поняли, что ваша позиция безнадёжна?
Я промолчал.
– И этот человек пишет моё жизнеописание! – возмутился Хомс. – Вы не умеете играть в шахматы, а хотите разобраться в логических параболах моей судьбы!
– Что-что, а вашу судьбу я знаю лучше, – обиженно заметил я. – Хотите, напишу, как вы провалили дело на Пальцинском острове?
– На каком ещё острове?
– Когда вы просидели всю ночь в воде, ожидая преступника, а под утро рыбы обгрызли вам палец…
– Какой ещё палец? – ещё более искренне удивился Хомс.
– Не помните? А говорите, что я не разбираюсь в логических параболах вашей судьбы…
В этот миг в дверь постучали. Хомс перевернул кепку козырьком вперед и развернулся к окну.
– Меня нет, – обиженно сказал он и запыхтел трубкой.
Вошедший человек представлял собой смесь всевозможных направлений живописи: строгие ботинки в стиле классической средневековой школы, широкие галифе в духе социалистического реализма, пиджак невероятных форм и расцветок, напоминавший о представителях абстрактного искусства, лицо, словно сошедшее с полотна кубиста, и простенькая шляпка в виде стеклянной банки с испражнениями в концептуальном стиле.
– Привет, – улыбнулся человек и поднял свою строгую правильную руку античной скульптуры.
– Вытьсон! – прошипел Хомс. – Напишите, что это всё, что ему было нужно! Он выяснил, который час, и пошёл дальше по своим концептуальным делам!
– Я, собственно, только и хотел узнать, сколько времени, – сказал загадочный человек, – но потом подумал: «А свожу-ка я вас к своим друзьям на Пальцинский остров!».
– Зачеркните! Зачеркните это! – закричал Хомс, вскакивая. – Я признаю, что вы вольны крутить моей судьбой! Я признаю, что все мои претензии на свободу волеизъявления персонажа не обоснованы и порочны! Я признаю…
– Оп! – сказал я, и загадочный человек исчез.
Его последний трюк
– Мой добрейший Вытьсон, – говорит Хомс, обводя комнату недоумённым взглядом, – где вы?
Я, приняв сначала это за шутку, насторожился.
– Где вы, гадкий маразматик?
Это было уже слишком, я причесался, вымыл руки и шагнул к окну:
– Я здесь!
Но Хомс продолжал шарить в ящиках с рухлядью, перетрясывал книги и заглядывал между половицами. Налицо были все признаки умственного расстройства.
Я поднял трубку и набрал номер психушки (при этом Хомс зачарованно смотрел на телефон).
– Алло, – сказали на том конце.
– Здравствуйте, мой адрес…
– Алло! – нетерпеливо перебили меня.
– Здравствуйте! – повторил я.
– Алло! – сказали с раздражением и бросили трубку.
Я перенабрал номер, но всё повторилось.
Немного странно реагировал Хомс, он подбежал, выхватил у меня телефон и бросил на столик.
– Ну не нужно так волноваться, – попробовал я его успокоить.
Хомс занавесил окна, взял кочергу из камина и внимательно оглядывал вещи.
Я, волнуясь, вынул сигару, спички и закурил.
Хомс настороженно смотрел, а потом рассмеялся.
– Вытьсон, это вы! – сказал он с облегчением. – А я думал, это галлюцинации.
– Ну конечно, я!
– Можете не отвечать, я вас не слышу, – улыбнулся Хомс. – Я всегда подозревал, что это произойдет!
– Что, Хомс?
– Давайте так, – он уселся в кресло, – если вы меня слышите, нарисуйте сигарой круг в воздухе.
– А если нет – квадрат, – съязвил я, но подчинился.
– Гениально! – воскликнул Хомс. – Наверное, вы думаете, что я сошёл с ума! Какая чушь! Вы невидимы!
Я впервые об этом задумался.
– Более того, – продолжал Хомс, – вас вообще нет! Вы так долго описывали мои похождения, что полностью превратились в автора. То есть в того, кто сейчас пишет этот рассказ, и у кого из-под пера выходят синие черточки. Боюсь, теперь вам придётся придумывать какой-нибудь иной способ общения со мной. Ведь я не слышу, что вы там бубните над тетрадью.
И простите, что я обозвал вас гадким маразматиком, в конце-то концов, и эта фраза родилась у вас в голове!
Я оторвал взгляд от написанного и огляделся.
Типичная квартира гадкого маразматика.
Я прибавил ещё одно предложение о том, что прибавил ещё одно предложение и поставил многоточие…
Убить Хомса
Хомс сидел в своем знаменитом кожаном кресле и уныло выщипывал струны своей скрипки. Струны сопротивлялись и противно звенели…
– А вам не надоело, Вытьсон, – обратился он ко мне, – докладывать читателю обо всех моих действиях? Давно бы написали какой-нибудь дешёвый роман или сценарий для телесериала. Глядишь, заработали бы пару баксов мне на новую трубку
– Нечего было выкидывать старую, – зло откликнулся я.
Вчера, вняв своему внутреннему голосу, поведавшему мне о том, что с этой литературной деятельностью я совсем забросил врачебную практику, я решил убить Хомса. Купил на рынке нож для разделки мяса, разложил все свои истории о нём на столе в кухне, мелко их порубил и нашинковал соломкой.
Мессия
…А следующей ночью ко мне пришел ангел…
– Представляешь, – сказал он, – сколько невинных душ в этом мире страдают от моего невнимания? А я пришел не к ним, молящим о чуде и заранее благодарным.
Я пришел к тебе, лжецу и дегенерату! Не знаю, как уж так получилось, только в Небесной Книге Перемен написано, что твое ежедневное лжесвидетельство закончится не геенной огненной, а превращением тебя в Мессию! Но смею огорчить – в Мессию лишнего, бесполезного и бездействующего. Сам понимаешь, все вакансии публичных Мессий заняты еще с позапрошлого тысячелетия…
В этот момент я хрюкнул, проснулся и понял, что меня разбудило – кто-то отчаянно барабанил в дверь. Я поднялся и открыл. За дверью стояли люди в голубых мундирах…
…Теперь мне хотелось бы сделать небольшое лирическое отступление. Дело в том, что буквально вчера на землю пришел Мессия. В венке из роз и с дирижерской палочкой подмышкой он спустился с гор, извинился за свой нескромный вид, показал пару чудес из «самоучителя юного волшебника», собрал учеников и уединился с ними в горах. Недобрые языки говорили – для того, чтобы там коллективно трахаться, я же в это не верил; думаю, они там просто онанировали…
Так вот, пришествие Мессии в корне изменило наше существование. Первым делом рясы одели ди-джеи и телеведущие, за ними – все остальные граждане. Стало модно рядиться в священника, говорить как священник, спать со священниками… Естественно, параллельно все учили Божьи законы и хотели помереть праведниками. Наступила полная Гоморра. Но нашлись и здравомыслящие люди. Они называли себя «Живой Организацией Противников Антихриста» (сокращенно – ЖОПА) и носили строгие голубые мундиры. Вот именно они и явились ко мне в тот памятный день…
…Первым делом меня вежливо скрутили и уткнули лицом в грязный половик. Потом отвели на кухню и попросили напоить кофе. Я не сопротивлялся.
– Такой смиренный человек, как вы – просто сокровище, – наперебой, толкаясь и зажимая рот друг другу, принялись доказывать они. – Мы провели тест среди неподвластной новому Мессии части человечества, у вас – поразительные результаты! Только вы можете быть нашим человеком в стане врага! Тайным агентом среди религиозных фанатиков! Согласны?
Я был согласен. Меня еще немножко попинали («Не смогли удержаться», – как мне потом объяснили), вынули кляп, затычки из носа и отпустили.
– Завтра в восемь забросим тебя к верующим, – сказали напоследок. Твоя цель – убить Мессию. Вот тебе пакет, вскроешь его, когда подберешься к Мессии на расстояние плевка в глаз…
Как истинный тайный агент, первым делом я поселился в предгорьях и принялся формировать агентурную сеть. Я решил бить Мессию его же оружием и выступил с критикой пункта пятого подпункта «А» Всемирной Религии, призывающей агитировать за вступление в ряды этой организации простых смертных (каждому свежеприбывшему – сто рублей подъемных).
Когда вокруг меня собралось достаточное количество единомышленников, с лозунгом: «Не тронь атеиста! Пусть мучается!», я победил на выборах и вошел в число Ста приближенных к Тридцати приближенным к Одному приближенному к Трем Личным Ученикам Мессии. Такая система приближения к Учителю была введена специально для избежания попадания в окружение Мессии атеистических террористов.
Только сейчас, осознав, что придется потратить не один день, пробираясь к телу Мессии, я плюнул на все и подался в пустыню, подальше от назойливой «Живой Организации», которая непременно решила бы отомстить мне за отступление от задания. Причем мой поход увлек за собой толпы учеников, теперь считающих меня великим гуру, отказавшимся от мирского почитания, полагающегося Победившему на выборах. «Он всегда в движении! Учитесь у него!» – говорили они.
В пустыне меня прихватила голодуха, и чтобы не рухнуть, лишившись сознания, на раскаленный песок, я часто бормотал под нос первое, что приходило на ум. Но я мало знал о людском коварстве. Очень скоро я обнаружил, что места, где я бормотал свою галиматью, постоянно оказывались начиненными микрофонами, каждое мое слово записывалось, а потом тиражировалось на магнитофонных пленках.
Устав от голода и решив, что из-за внезапно свалившейся на меня популярности «Живая Организация» на открытое устранение не решится, я бросил скитаться и поселился в тихом городке. Люди же восприняли мой переход от движения по пустыне к оседлому образу жизни как новый поворот учения и не переставали восхищаться моей мудростью.
Доходили слухи, что многие из учеников Мессии, устав от постоянных выборов и борьбы за продвижение по иерархической лестнице, начинают роптать и признают меня более великим Учителем!
«Ожидай тчк Ты все делаешь правильно тчк Скоро Он придет Сам», – пришла мне ободряющая телеграмма из центра.
Я показал язык и вытер ей задницу…
А в один из теплых, но пасмурных апрельских дней в мой дом вошел человек.
То есть, сначала он, конечно, постучался, открыл дверь, плюхнул у порога дорожный чемодан, а потом бросился мне на шею, прервав молитвенную церемонию.
– Мессия! – прокатился шепоток.
Я держался с достоинством. Скосил на него недовольный взгляд, жестом приказал сесть и довел церемонию до конца. Это вызвало новые восторги у моих сторонников.
Вечером, забравшись от соглядатаев поглубже в колодец, я вскрыл сокровенный пакет. Ни бомбы, ни пистолета там не было. «Действуй по обстановке, – было написано во вложенной в него записке. – После прочтения эту шифрограмму съешь!»
Я впал в уныние и не вылезал из колодца, пока у меня не кончился припрятанный там на черный день бочонок славного винца. Так как мочился я тоже исключительно в колодец, скоро вода приняла характерный горьковатый вкус. Дальше терпеть было невозможно…
Когда я вылез, меня подняли на руки и два дня таскали по окрестным деревням, распевая хвалебные гимны. Вокруг колодца возвели часовню, воду из нее смешивали с чаем и выдавали только особо приближенным и сдавшим в мой фонд не менее полцарства в придачу. Мне неудобно говорить, но, по-моему, именно я изобрел уринотерапию.
Мессия признал меня своим Учителем, таскался теперь за мной с прочим людом и внимал каждому ночному бормотанию. Забавно, знаете ли, быть Учителем Мессии. Ему говоришь: «Вымой пол!» А он тебе: «Не буду. Я – Мессия!»
Когда вся эта праздничная возня мне надоела, а сообщений из центра так и не поступило, я понял, что нужно что-то делать. На душе было муторно и тоскливо.
Дальнейшее мои биографы описывают как начало Великого Похода. На деле же было следующее – я очень рассердился на бездействие центра. Мне захотелось помахать кувалдой, побить стекла и, вообще, расслабиться. Вместе с присоединившимися к моему «священному ритуалу» экзальтированными поклонниками со своим городом я расправился очень быстро. Да и пиво кончилось. Пришлось идти в соседний…
На беду губернатором в нем оказался один из самых ярых сторонников «Организации». Клянусь, тогда я этого не знал!
Летопись гласит, что Воттутгура Первый (так стали называть меня впоследствии) и сорок четыре (с тех пор это число стало священным) его самых преданных ученика вошли в город А., дабы огнем и мечом проповедовать великое Учение.
Когда я протрезвел и понял, что натворил, было уже поздно. Город стоял в руинах, а его губернатор – лицом к стенке.
Но самое удивительное, что центр поначалу даже не дернулся в мой адрес.
Они посчитали, что я выполняю их инструкции! Но, видимо, какое-то подозрение возникло, и в мою резиденцию под видом безногих, полоумных и незрячих потянулись проверяющие. С каждым нужно было поговорить, объясняя свои действия, каждого нужно было (на нас же смотрели!) попытаться исцелить. Не знаю, может быть, не все из них были агентами центра. Некоторые так блестяще исполняли роль исцеленных, что я подумал: «Может, я действительно исцеляю?!» Чтобы это проверить, я начал устраивать налеты на похоронные процессии. Сидел с учениками где-нибудь в кустах, а когда катафалк приближался, выскакивал, воскрешал покойника, пока никто ничего не понял, и – бежать. Покойник вставал, а родственники часто были недовольны, лопатами его глушили и все равно закапывали. Так что проверить «долгосрочность» моего нового «дара» не было никакой мочи. Некоторые процессии даже нанимали военных для охраны, и всех внезапно появившихся на дороге больно били в живот.
Потом мне надоело и это… По правде говоря, так достало постоянное внимание прессы! Хотелось никем не замеченным толкаться в городском транспорте, выстаивать очереди за пособием по безработице и не иметь ничего общего ни с «Живой Организацией Против Антихриста», ни с Мессией, ни с Учением. Чтобы скинуть с себя всю эту ерунду, я изрек знаменитое пророчество о том, что скоро Мессия и Его Учитель должны слиться в одно. Я распустил слух, что в день солнцестояния собираюсь обменять свою жизнь на жизни всех усопших за последнее столетие. Это вызвало панику. Делегации палачей, президентов, скорбящих зятьев и производителей полуфабрикатов, сменяя одна другую, призывали не совершать этой трагической ошибки. Общество раскололось, и, во имя восстановления порядка, меня заточили в подвал и досаждали идеей отречения. В мою ванную каждый день доливали на полсантиметра кислоты и говорили, что когда перельется через край, мое тело погрузят в жидкость и, вычислив таким образом объем, разделят его на плотность и узнают мой истинный вес. Но я оставался непреклонным…
За два дня до великой даты я занозил палец и к вечеру скончался от передозировки обезболивающего. Правда, в назначенный срок мертвые все равно воскресли, и Мессия, которому досталась вся слава, стал ходить, выпятив грудь…
Дальнейшее оказалось весьма забавным. Мгновенно создались комитеты по делам воскресших. Кладбища огородили, и военные суды решали, достоин бывший мертвец жизни или нет. Признанных недостойными тут же резали бензопилами и снова хоронили…
Но, в общем, обо мне осталась добрая память. Моим именем назвали три школы, вытрезвитель, и в еженедельном списке гениев я прочно удерживался в лидирующей десятке.
Ну а Мессия (надо отдать ему должное) с достоинством принял свалившуюся ему на голову популярность: перестал плевать ученикам в кофе и, вообще, проживал положенный срок без подобных моим выпендронов. Он оказался типичным рядовым Мессией. В редкие дни, когда я посещал его, он, закрыв поплотнее двери, жаловался на отсутствие вина, женщин, отвратительное питание и на плохо поставленную службу сбора пожертвований. Воплощенный в теле дворовой собаки, я сочувственно вилял хвостом и лизал ему руку. А потом, чтобы хоть как-то его развлечь, бегал с заливистым лаем за проезжающими мусоровозами…
Банан
Случилось это 15 марта 1995 года, когда я сидел и мирно закусывал на заднем сидении «Жигулей», припаркованного у банка.
Собственно, машина была не моя, я просто шёл мимо, заметил в ней сиротливую связку бананов, влез и принялся торопливо их поедать. Я рассуждал здраво и понимал, что нужно закончить, прежде чем захочется в туалет и придется выходить.
Именно в это время из здания появились два крепких кожаных молодца. Двери распахнулись, молодцы плюхнулись на подушки и перекинули ко мне кейс.
Я, наконец, доел бананы и осмотрелся. Положение казалось безвыходным. Прямо передо мной вздымалась спинка водительского кресла, неприступная, как Тауэр в дни Культурной революции.
Было скучно.
Я открыл кейс и принялся пересчитывать находящуюся там валюту. После второй тысячи баксов, тоскуя по горячей пище, я похлопал себя по карманам и выложил на сидение скудные запасы.
Бутылка кефира и половинка чёрного хлеба, вот чем я располагал. Некоторое время жалел о выкинутой за окно банановой кожуре, а потом аккуратно, не теряя крошек, разделил хлеб на восемь частей, семь частей съел сразу, а восьмую припрятал.
И тут моё присутствие чуть не открылось. Один из молодчиков по грудь перевесился над задним сидением и стал шарить среди вынутых банкнот. Видимо, он искал бананы.
Я забился в самый угол и сидел, не двигаясь.
– Наверное, кошки съели, – решил он.
– Ксс, – позвал второй и кинул под сидение ещё два банана.
– Лучше бы мне дал, – сказал первый, обидевшись, и снова взялся шарить. Не нашёл.
Я наелся бананами и открыл кефир. Наглея, щёлкнул смятой пробкой в сторону молодчиков. Наибольшее беспокойство доставляло знание небесконечности съестных запасов. Размышляя об этом, я сжевал оставшийся хлеб и сидел мрачный и нелюдимый. В неудобной позе затекла спина, и хотелось какать. Я потерпел пару минут, а потом не выдержал.
– Точно – кошка, – сказал водитель, принюхиваясь.
– Во-во, нажралась бананов, а теперь гадит, – подтвердил второй.
Я сидел и улыбался. Изнутри больше не давило, а запах был не так уж и противен.
Машина остановилась, молодчики выскочили, раскрыли все дверцы и принялись орать «Кыш!» Я не сдавался.
– Эй, братан, – закричал один из них прохожему, – давай сюда собаку! Кошка, понимаешь, в машину забралась, бананы жрёт, выгнать не можем!
Я укрылся с головой пиджаком и выглядывал в дырочку от комсомольского значка, рассматривая нового противника.
– Ну и фиг с ним, – сказали молодчики, закрыли форточки, заперли двери и ушли. Представляете, каково было мне?
Количество воздуха в машине уменьшалось. Вспомнилась добрейшая тетя Клава, часто говорившая: «Андрюша, никогда не завинчивай пробку у термоса, не проверив, вдруг там кто-нибудь есть, – он задохнётся».
– Эй! – позвал я. – Помогите!
Голова, почуяв отключку, радостно закружилась, кровавые мухи летали перед глазами, намереваясь съесть сначала меня, а потом мою какашку.
– Помогите! – звал я слабеющим голосом, мучимый сомнениями в правильности выбранных жизненных целей.
Но умереть не довелось. Двери слетели с петель, добрые руки усатых милиционеров подхватили меня, рядом остановилась «Скорая помощь». Собралась толпа, и слышались голоса:
«Проклятые рэкетиры! Что с человеком сделали, гады!»
Тихий репортаж
Заканчивался трудовой день. Народ наездился на трамвае, настоялся у станка, насиделся над бухгалтерским отчётом, выкурил пачку сигарет. Народ как зеленая губка, что лежит и дожидается своей очереди помыть ванную. Он вбирает всё слышанное, виденное, сортирует его, повязывает милой ленточкой и расставляет на видные места в чердаке черепной коробки. Сюда – анекдот, сюда – забавную сценку.
«А знаете, любезные, – говорят друг другу мысли, – сегодня наше общее количество увеличилось на четыре единицы. Общая масса извилин увеличивается, и мозг скоро будет походить на итальянский пирог из спагетти со стразбургским сыром. Ха-ха-ха!»
Мысли смеются, обладатели же оных расправляют усталые члены, вперивают взгляд в телевизор и блаженно расслабляются.
А иногда к мыслящим существам приходят гости. Мозг мобилизуется, проникаясь чувством коллективного разума, и вот уж сидят не отдельные представители рода человеческого, а коллектив, единомышленники, соучастники общества вбирающих чай вперемежку с окружающей действительностью.
Тут и пригождаются расставленные на чердаке вещи – строки из прочитанных стихов, услышанные фразы, избранные места из красноречивых жизнеописующих и жизнеутверждающих ругательств.
Тут уж будьте спокойны.
КОММЕНТАРИИ:
Ирина Андреева. (Wednesday, 23 January 2013 08:50)
До чего же забавные некоторые рассказы! И с подтекстом (например, «Сушечная церемония в доме Айранских»). Все эти короткие рассказы читаются с интересом и легко.
Ирина Андреева (Ерусланова). (Saturday, 13 October 2012 13:27)
Прочитала пока первые 3 маленьких рассказа.Интересно, конечно.
«Убийство в шахматной порядке» — это забавная аллегория. На что? Кто захочет, тот прочитает и поймёт. Рассказ произвёл на меня впечатление, наверное, запомнится, поскольку необычен, жутковат и с оригинальной развязкой (имею ввиду » чёрного короля»).
А рассказ «Маньяк Тарасов» смешной и написан таким непринуждённым слогом, что очень уж приятно читать.