Владимир Михайлович Потапов
Справка:
57 лет. Генеральный директор ЗАО «Средне Волжская промышленная компания».
Родился в Донецке.
———————————————————————
Шахты, буера и самолеты
– Мое детство прошло в шахтерском поселке в Кузбассе. Отец работал заместителем начальника шахты, мать – маркшейдером (подземный топограф). Сколько себя помню, в детстве всегда что-то организовывал: до 12 лет – команду пацанов, чтобы драться с соседней улицей, после двенадцати направил энергию в мирное русло – с друзьями собирали модели самолетов и кораблей, строили сухопутные яхты – буера – и гоняли на них по поселку.
Послевоенное поколение мальчишек росло на книгах о войне. Все мечты были о море, о небе. После школы пробовал поступить в мореходку, но не прошел по зрению. Поступал в авиационный институт – не прошел по конкурсу. Так что оказался на земле, а точнее – под землей – год проработал на шахте.
– Пошли по стопам отца?
– А в шахтерском поселке больше деваться некуда! У нас в поселке был завод железно-бетонных изделий и 4 шахты. Вот и все. Для жен шахтеров в Ленинск-Кузнецке специально построили текстильный комбинат. Он там был никому не нужен, его создали просто, чтобы женщин занять.
– Сейчас чуть ли не каждый месяц передают об авариях на шахтах. В советское время это случалось также часто?
– В то время аварии были редкостью. И не только из-за того, что техника постоянно обновлялась, а на сегодняшний день не менялась уже 15-20 лет. Тогда очень четко соблюдались все правила техники безопасности. Как сейчас помню, раз в год отец и мать засаживались за книги, просиживали ночами, а потом сдавали экзамены по технике безопасности.
– В чем заключалась эта техника безопасности?
– При выработке угля в шахте выделяется метан. И при достижении его концентрации в воздухе в четыре процента достаточно самой незначительной искры, чтобы прогремел взрыв. Поэтому там толстенная изоляция на всем – на кабелях, на оборудовании. Даже телефонный аппарат в шахте весит 36 килограмм. Потому что заизолирован напрочь!
В мое время одним из главных людей на шахте был начальник по вентиляции, существовала отлаженная система вентиляции – воздух закачивался и откачивался. Если какая-то выработка простояла без вентиляции хотя бы один час, заходить в нее было уже нельзя! А сейчас что? Выработку закрывают, она неделю стоит, а потом туда снова лезут.
Прежде чем спуститься в шахту, шахтер раздевался догола, и все свои вещи оставлял снаружи. Не дай Бог, чтобы он пронес туда спички или сигареты! За это свои же товарищи могли так отколошматить, что надолго бы запомнилось. Сейчас такого контроля уже нет. В стволах, где считают, что вентиляция хорошая, потихоньку покуривают. Раз покурил, два, а потом в какой-нибудь закуток с сигаретой сунулся и все – взрыв.
В Кузбассе с авариями дело обстоит еще более-менее, на украинском Донбассе сейчас вообще страшное творится. Там же угольные пласты подходят очень близко к земле, и образуются так называемые «дикие» шахты. Украинцы самовольно роют колодцы, женщины и дети достают оттуда уголь прямо ведрами! Здесь вообще ни о какой технике безопасности речи идти не может. В угольных ямах гибнет просто жуткое количество народа!
Авиазавод
– После года на шахте я поступил в Новосибирский электротехнический институт на самолетостроение. Летом был комиссаром стройотряда. Строили ЛЭП по всему Алтаю и Новосибирской области. Наш отряд несколько лет признавался лучшим специализированным стройотрядом Советского Союза, имел знамя ЦК ВЛКСМ. И после института меня пригласили работать в обком комсомола.
А за какое-то время перед этим состоялось подведение итогов по работе стройотрядов. Награждать нас приехал представитель из ЦК ВЛКСМ. И вот на эту церемонию в театр оперы и балета я повел свою будущую супругу. После награждения состоялся банкет. На столах икра черная, икра красная, а в городе очереди за куриной ногой. Будущая жена посмотрела на все это и сделала вывод: «Они все такие-сякие!». Поэтому когда меня пригласили на работу в обком комсомола, она уперлась: «Или я, или обком!». Выбрал ее.
Устроился на авиазавод в Новосибирске. С 1970-го по 1975-й работал технологом. «Горел» самолетостроением. Даже организовал забастовку из-за того, что руководство цеха неэффективно использовало квалифицированных специалистов, например, заставляло инженеров заниматься погрузочно-разгрузочными работами. В забастовке участвовало сорок человек.
Это я сейчас понимаю, что дурак был: у начальника цеха хватило терпения не сдать меня в КГБ, завод-то был режимным! Но, видимо, рвение мое оценили. В 1976-м мне предложили стать заместителем начальника цеха по производству. Сказали: «Хватит ерундой заниматься. Давай дело делай!». Ну, я и стал его делать, стал организовывать производственный процесс. А тут как раз начальник цеха слег с воспалением легких, и я – двадцати девятилетний парень – остался за него. Цех до этого год план не выполнял, а при мне впервые месячный план выполнил! Продукции скопилось столько, что мы не успевали ее вывозить. Даже пришлось пойти к технологам и просить их сделать то, против чего я раньше подбивал их бороться – помочь вручную транспортировать продукцию из цеха.
В 1978-м я переехал в Ульяновск – на авиапром. Здесь тогда было легко получить квартиру. Работал заместителем начальника цеха, начальником цеха, заместителем начальника производства, начальником производства, заместителем главного технолога.
В 1990-м я предложил руководству организовать производство, обеспечивающее арматурой все Поволжье. Руководство ободрило, коллектив поддержал и выбрал меня директором. Но тут на авиапром пришел новый директор (Михайлов) и сказал, что никаких отдельных производств ему не нужно. Так я с завода ушел.
Бизнес
– В 1990-м вместе с ребятами из авиакомплекса мы организовали фирму «Эллур». Эллур – синтетический материал, который в начале 80-х был стратегически важным и выделялся авиазаводам на вес по несколько килограмм. В начале 90-х мы делали из него лыжные палки. В конце 1990-го я уже организовал собственное дело – создал Средневолжскую промышленную компанию, занимающуюся выпуском грузоподъемных механизмов: талей, блоков и так далее. Начал без рубля в кармане. Что-то взял в аренду, что-то в долг, с кем-то договорился, что расплачусь после реализации первой продукции. Первое время жил на зарплату жены.
Сейчас в месяц Средневолжской промышленной компанией производится продукции на 6-6,5 миллионов рублей. На предприятии работает 300 человек – 200 в Ульяновске и 100 в филиале в Чердаклах.
– Легко ли было Вам, члену партии и руководителю крупного производства идти в частный бизнес?
– Вы знаете, какого-то перехода я не заметил. Как я был производственником, так им и остался. Просто продолжал делать то, что умею, и работать так же добросовестно, подчиняясь все тем же внутренним моральным установкам, которые у меня существовали. Да, рыночные отношения предполагают иные механизмы реализации. Но их я воспринял как что-то новое (и даже интересное), что не вредит ни производству, ни моим моральным принципам.
– Но наверняка же были «наезды» со стороны криминала, попытки «кинуть» ваше предприятие со стороны мошенников…
– Я всегда относился к людям с уважением, никогда никого ни «кидал», не пускался в сомнительные предприятия. Может быть, поэтому все разборки мое предприятие минули. А может быть, причина этого была в том, что наша дочерняя фирма занималось утилизацией военной авиационной техники в соответствии с договором ОСВ-2. Мы принимали на аэродром стратегические бомбардировщики и прямо здесь распиливали их на металлолом. То есть нас как бы считали причастными к деятельности государства.
«Кинули» нас только один раз – в эпоху бартера. Тогда вообще что-то абсурдное творилось! На Алтае мы брали тормоза, меняли их в Балаково на железнодорожные стрелки, которые меняли еще где-то на бензин, за который уже рассчитывались талями. Полученный бензин мы отдавали на реализацию в Ульяновске.
И вот один раз мы отдали на реализацию 6 цистерн бензина, а деньги нам не вернули. Год ходили за директором этой фирмы. А потом его кто-то убил. Видимо он не только нас одних «обидел».
– Какой год для вашего бизнеса был самым сложным?
– Отвечу так: для бизнесмена самый сложный всегда тот год, в котором он живет.
– Говорят, прошлый губернатор Горячев очень бизнесменов не любил. Коснулась ли эта нелюбовь вашего предприятия?
– Вы знаете, и эта чаша нас минула. До какого-то времени мое предприятие не замечали. Оно и понятно, тогда был бум, в одном только Заволжье числилось около 6 тысяч фирм. А у нас работало всего-то 90 человек. Но в 1997-м я стал одним из тех, кто изменил отношение Юрия Фроловича к частному бизнесу как к жуликам и проходимцам.
Тогда у нас как раз накопилось много вопросов, которые мы могли решить только с областным руководством. И мы начали к нему прорываться. Скоро на него удалось выйти, и я предложил показать Горячеву, что производит частный бизнес в Ульяновске. Провели день открытого письма – в учебном центре «Авиастара» организовали выставку. Завезли сюда все, что наши малые предприятия производят: газовые задвижки, спутниковые антенны, пуховики, тали, трансформаторы, домкраты. Когда Горячев все это увидел, то сначала даже подрастерялся. До этого он, вероятно, думал, что бизнес – это исключительно торговля! Все никак не мог поверить, ходил и говорил: «Неужели все это производится у меня в области?!»
Вышел он с выставки потрясенный. Попросил выбрать представителя, которого после этого полтора года дважды в неделю принимал, решал наши проблемы. Горячев создал зону экономического благоприятствования для производственных предприятий (около шестидесяти предприятий) – освободил от налогов с тем условием, что вырученные деньги будут потрачены только на развитие предприятий. Тогда это был прорыв!
– Решения каких вопросов Вы хотели от Горячева?
– Главный вопрос – налоговые льготы. Это сейчас с приходом Путина начался процесс централизации власти. Дабы лидеры на местах не играли в независимость, им обрезали руки, практически все налоги стали уходить к федералам. А в то время огромная часть налогов оставалась у областных властей. И они имели право для кого-то их снизить, имели возможность (и использовали это) очень здорово влиять на бизнес.
Это, кстати, одна из проблем современного бизнеса – власть больше не заинтересована в его развитии. При Ельцине бизнес местным властям был очень интересен, потому что чем больше предприятий работало на территории, скажем, района, тем больше глава района получал налогов в свой бюджет. Сейчас бюджет района, города, области зависит уже не от суммы налогов, собираемых с предприятий, работающих на их территории, а от того, насколько хорошо они умеют строить взаимоотношения с непосредственным начальством. Тем «правильнее» областные власти относятся к федералам, тем более дисциплинированными подчиненными являются, тем больше денег к ним поступает «сверху». И далее по цепочке: город и районы зависят от области, поселковые советы от районов. Это называется вертикалью власти.
А что такое «правильное» отношение к начальству? Это чтобы голосовали «как надо», чтобы не бузили, чтобы народного недовольства не проявлялось. На то, как работает бизнес, теперь абсолютно наплевать.
В этом есть и положительные и отрицательные моменты. То, что подобные действия правительства прекратили распад страны – хорошо, но что средним и мелким бизнесом занимаются только на словах – плохо. Хороший пример «работы на словах» нынешняя областная власть. В прошлом году было заявлено, что в бюджет заложено 30 миллионов на возврат процентных ставок по кредитам (вы берете кредит, а проценты оплачивает область). Вначале сказали, что оплачивать будут все проценты, предприниматели обрадовались. Два месяца прошло, уточнили, что будут оплачивать не все проценты, а только те, которые превышают процентную ставку рефинансирования. Но и этого не было. В марте мы отправили документы, к нам ни копейки не пришло.
В другой раз областные власти громогласно заявили, что выделили деньги на кредитование малого бизнеса. Потом выяснилось, какие именно деньги – 3 миллиона… На всех! Да я один в Сбербанке 5 миллионов сейчас спокойно беру! Это несерьезный разговор.
Я считаю, что сейчас нужно искать разумное сочетание централизации власти и заинтересованности местной власти в развитии бизнеса. Например, можно вернуть регионам налоги, собираемые с мелкого бизнеса. Они же не делают абсолютно никакой погоды в стране! 90% налогов по стране дают 20% предприятий. Так отдайте налоги с оставшихся 80% предприятий местным властям! Пусть они живут на эти 10%. По-моему это реальный выход.
– В чем главная проблема, стоящая перед средним бизнесом современной России?
– В нищете… В ноябре 2003-го я был в Германии. Саксонское правительство (Саксония – южная часть уже несуществующей ГДР) позволило нам посетить 12 своих предприятий. Ходил я по ним и постоянно пытался для себя понять, в чем мы немцам проигрываем.
Судите сами: численность работающих на большинстве предприятий их среднего бизнеса, даже на сборке автомобилей – 250-350 человек. (Их не укрупняют, потому что в этом случае возникают проблемы с управлением производством и эффективность его падает). У меня точно такая же численность работающих. Но аналогичное моему немецкое предприятие (здание, оборудование, технология) стоит порядка 30-40 миллионов евро, и в год производит продукции примерно на те же 30-40 миллионов.
Мое предприятие стоит 2 миллиона евро, и в год производит продукции на те же 2 миллиона евро. Наши предприятия даже нельзя сравнивать по конкурентоспособности.
Пока существует эта громадная несравнимая пропасть, большинство российских производителей обречено. Сейчас мы живем только за счет высокого курса евро. Из-за него любая таль, выпущенная сейчас в Германии, уже по определению в три раза дороже, чем выпущенная Средневолжской промышленной компанией. Не потому что у нас эффективнее производство, а потому что евро дорогое. Потому что правительство искусственно его поддерживает на этом уровне.
Сейчас рубль укрепляется и его реальный курс составляет 15-16 рублей за евро. Если правительство курс рубля поднимет, российские производители просто вымрут. Западная продукция будет настолько дешевле, что что-то производить в России вообще не будет иметь никакого смысла.
Вот она – главная проблема. Как преодолеть эту громадную пропасть между российским и западным производителем.
– И как ее преодолеть?
– Нужно новое оборудование и новые технологии. А это большие деньги. Например, мне, чтобы заменить хотя бы базовое оборудование, нужно 2-3 миллиона евро. Тогда разница в производительности между моей фирмой и немцами сократиться раз до двух. Это будет уже здорово. Учитывая то, что у нас и энергоресурсы подешевле, и зарплата поменьше, мы могли бы с ними конкурировать. Но эти 2-3 миллиона мне взять негде.
У тех же немцев существует система страховки банков, выдающих кредиты малому бизнесу. Этим занимается государственная страховая компания под названием «Гермес».
Предприниматель составляет бизнес-проект, идет в эту компанию, его проект рассматривается, и если принимается, банк выдает тебе практически неограниченный кредит. В случае если предприниматель прогорает, «Гермес» (как ошибшийся в оценке бизнес-проекта) возвращает банку 80% суммы. Эта система очень хорошо работает. Мы встречались в Германии с русским мужиком, бывшим военным, который организовал там предприятие (60 работающих) по изготовлению штампов для «Фольцвагена». При создании предприятия он взял кредит в 20 миллионов евро на 15 лет.
Я спрашиваю: «Под какой залог тебе дали столько денег?!». Он тычет себе пальцем в грудь. Залог дали просто под хороший бизнес-проект!
У нас для того, чтобы взять кредит скажем в миллион, нужно на два миллиона залога. Причем ликвидного, то есть банк должен иметь уверенность, что в случае чего он этот залог успешно продаст. Больше чем на год кредиты вообще не выдают. Кредит в 20 миллионов не то что евро, а даже рублей хотя бы года на три – это из области фантастики. Такого на ульяновской земле никогда не было.
– С федеральной властью все понятно. А что хочет средний бизнес от областных властей?
– Моему предприятию от власти не нужно ничего. Работаем, развиваемся. Не мешают, и уже хорошо. Но если говорить об идеале… Хотелось бы, чтобы бюрократии было поменьше. Вы, например, знаете, сколько времени занимает оформить в Ульяновске землю, например, под строящуюся бензоколонку? Год! Наверное, где-то в России есть еще подобное явление, но во всех цивилизованных областях этот процесс занимает 2-3 недели.
Когда я пытался открыть в Новом городе магазин, то 6 месяцев оформлял право на аренду площадей под открытие магазина. А потом выяснилось, что я должен потратить еще год на право открытия магазина! Ну не абсурд ли это?
Ну и самое главное. Хотелось бы, чтобы областная власть сформулировала региональную экономическую политику. Потому что это бы очень сильно подтолкнуло развитие бизнеса. Вот вам пример: несколько десятков лет назад Норвегия переориентировала свою экономику на добычу нефти в Северном море. Буквально вся страна работала вокруг этого бизнеса, жила этим бизнесом. Потом, когда запасы нефти стали истощаться, встал вопрос, как и дальше поддерживать высокий уровень жизни в стране. Было проведено исследование, и Норвегия так же дружно перестроилась на новый бизнес – рыболовецкий. В прибрежных районах рыбу в этой стране ловили всегда, но сейчас все было поставлено на широкомасштабную добычу – строились рыболовецкие сейнеры дальнего плавания, рыба начала специально разводиться в фьордах. И вот итог – ныне Норвегия кормит рыбой всю Европу, каждая пятая семга, потребляемая в мире, произведена именно в этой стране!
Хотелось бы, чтобы подобная экономическая политика разрабатывалась и в нашей области. Потому что сейчас даже и непонятно, за счет чего мы будем область вытаскивать. Хотелось бы, чтобы местному бизнесу было дано направление для развития, для вложения капитала.
– На каком направлении могла бы строиться подобная экономическая политика?
– Ну, например, на развитии информационных технологий, которое не требует больших денег. Пример – достаточно небогатая Индия, которая сейчас раскручивается в этом направлении с огромной скоростью.
Другое возможное направление развития – курортный и туристический бизнес. У нас же курортная зона! В этом году я впервые за последние 4 года ездил в отпуск. Знаете куда? В Хорватию! Эта разрушенная войной страна сейчас процветает за счет того, что полностью ориентировалась на курортный бизнес. Там просто больше ничего нет – экономика разрушена! А на прибрежных островах строй коттеджи и сдавай туристам. 80% населения Хорватии работает на туризм. А чем мы хуже? Можно найти много направлений, главное – искать надо. На это нужна воля.
– Можно ли строить нашу экономическую политику на существовавших еще при социализме авиационной и автомобильной промышленности?
– УАЗ и моторный завод раскрутить можно, а вот «Авиастар» – это уже мертвец.
– Вы так думаете?
– Я не думаю, я это абсолютно точно знаю. В середине 80-х в «Авиастар» вкладывалось по миллиону (!) долларов в день. А за последние 10 лет туда не вложено ни копейки. Оборудование там настолько прогнило, что дешевле покупать новое, чем ремонтировать старое. Конкуренты «Авиастара» ушли так далеко, что догнать их уже невозможно. «Авиабаз индастриал» выпускает по 400 машин в год, «Боинг» по 600 машин в год. А мы – одну-две! Вы серьезно думаете, что мы сможем с ними конкурировать? Все разговоры, ведущиеся ныне вокруг «Авиастара», о том, что он, де, поднимется – это чистая политика.
Человеческий фактор
– Основная проблема современного бизнеса в области человеческого фактора – вырождение квалифицированных кадров. Все мои рабочие люди за сорок. До недавнего времени молодежи на предприятии совсем не было, и только года полтора назад начали приходить ребята в ИТР – снабженцы, технологи, конструктора (около 10 человек). В рабочие же специальности молодежь сейчас силком не загонишь! Рабочей молодежи сейчас вообще нет. Как отрезало!
В советские годы была система подготовки кадров, работали ПТУ, техникумы, учебные центры на заводах. Была очень хорошо поставлена пропаганда. Для молодежи же важна романтика профессии. И в советские годы ее хватало: постоянно шли фильмы о молодых рабочих, показывали лучшую доярку, лучшего токаря, конкурсы профессионального мастерства.
10 лет мы подготовкой кадров не занимались, и вот результат – сейчас после ПТУ ребята на завод не идут. Идут либо в бандиты, либо в торговлю. Потому что о чем сейчас фильмы? О бандитах, о красивой жизни. Вот молодежь и думает только о быстрой наживе, о том, как эту красивую жизнь получить быстро, и ничего не делая.
Для того, чтобы сейчас привлечь молодежь в производство, нужно уже ломать ее психологию. А это самое трудное. Вот вам пример: было время, когда авиакомплекс в Ульяновске развивался, на него пошли рабочие. Стали переучиваться с других специальностей на токарей, слесарей. Так вот, знаете, кого было труднее всего переучивать? Водителей! Потому что они привыкли к пространству вокруг, а тут станок, два метра вперед, два метра назад, стены вокруг. Как водители ни хотели переучиваться, а прорабатывали месяца два и уходили. Ни один не остался! Психология. Так и с нынешней молодежью. Даже не знает, что будет с производством лет через пятнадцать. На мой век хватит, а потом?
Кстати говоря, на Западе пропаганда рабочих профессий работает очень успешно. В Финляндии постоянно проводятся чуть ли не мировые конкурсы на лучшего лесоруба, в Германии – на лучшего пивовара, в Швейцарии – на лучшего сыровара. И это только то, что у нас показывают в новостях, а значит известно на уровне Европы.
– Существует ли на современном предприятии среднего бизнеса такая проблема как пьянство?
– Пьянство – для городских предприятий проблема не такая большая. Эта русская «забава», по крайней мере, для меня, имеет очень понятные корни. Я заметил такую закономерность: если при средней зарплате по городу в 5 тысяч ты платишь людям по 2 тысячи, то работников на предприятие ты все равно найдешь, но это будет сплошная пьянь, нормально работать они не будут. Если платишь людям по 4 тысячи, появляются те, кто хочет работать, но большинство все равно пьет. Если платишь 6-7 тысяч, пьющий работник – исключение. Если платишь 10 тысяч и более, с огромным желанием работают все. После 15 тысяч о том, чтобы выпить, ни у кого даже разговоров не возникает!
Когда повышаешь людям зарплату, то даже пьющие начинают себя вести по-другому! Ведь многие пьют не из-за того, что у них наследственность такая порочная, а из-за того, что понимают: этих 2 тысяч зарплаты у них хватит только на то, чтобы… пропить! Как ни парадоксально, но это так. Когда люди получают хорошие деньги и понимают, что могут что-то купить для себя, для своей семьи, они начинают себя уважать. Повод для пьянства сам собой исчезает. Мало кто, зарабатывая сейчас более 10 тысяч, думает о том, чтобы потратить какую-то их часть на водку.
Есть, правда, такая отдельная категория пьяниц, как «пьяницы с золотыми руками». Просто пьяниц с нормально работающих предприятий всегда гнали. С этими же людьми все гораздо сложнее. С ними руководство всегда мается, не решаясь расстаться. Потому что в дееспособном состоянии они работают даже лучше, чем другие! Мастера с золотыми руками – люди незаурядные. Причина их пьянства в том, что они досконально освоили свое дело и не знают, куда расти дальше. Им становится тесно! Однажды утром приходит такой работник после недельного запоя с трясущимися руками, ему выговоришь, так он потом работает сутками! Сделает и то, что накопилось, и то, что никто другой сделать не сможет. А потом в один момент раз и срывается – и снова неделю его нет.
Пьяницы с золотыми руками были и в советские времена. В моем цеху из 700 человек таких людей было человек десять. Сейчас из 300 работников – таких человек пять. И все они принадлежат к элите, к лучшим работникам. Их от бутылки отучить трудно. Можно лишь с помощью мотивации увеличить расстояние между их запоями.
Ведь работник должен не только уметь, но и хотеть работать. Нужно мотивировать его так, чтобы он шел на работу с удовольствием. Каждый работник решает на производстве свои собственные проблемы, на проблемы хозяина ему наплевать. Только когда руководителю удается совместить личные проблемы работника с задачами предприятия, работа становится эффективной.
– Кроме пьянства на производстве всегда существовала проблема «несунов»…
– Опять же вернусь к опыту своего посещения Германии. Больше всего меня поразило там то, что охрана была только на двух из 12 посещенных нами предприятий. Я удивленно спросил: «Неужели не воруют?». Мне так же удивленно ответили: «А зачем?!»
У немцев совсем другой менталитет, совсем другая психология. Покупать краденое, связываться с криминалом считается неприличным. Дело здесь совсем не в разнице зарплат. Не воруют. Не приучены!
У нас же воровство – чуть ли не стиль жизни. Недавно приходят ко мне ребята из автомастерской и просят изготовить партию толкателей для бензонасоса. Я посчитал, затраты получались в три раза больше, чем они предлагали денег. Стал отказываться, а они: «Да ты что?! Мы же тебя не просим все технологии соблюдать! Например, калить их не надо. Пусть просто их торцы будут черными, КАК БУДТО БЫ ОНИ ПРОКАЛЕННЫЕ». Я говорю: «Так сломаются же через месяц!». А они: «Ну и ладно!». Вот она, психология современной России – заработать деньги «по легкому». А самый легкий способ – воровство.
Борясь с воровством на предприятии, я вынужден был поставить камеры наблюдения. Потому что, особенно в Чердаклах, воровали страшно – украли даже забор, которым я огораживал предприятие! Тракторами проламывали стены и вывозили оборудование. Несли все подряд.
– И последний экономический вопрос: «Что нужно сейчас сделать в России, чтобы мы жили лучше?»
– Это вопрос не экономический, это вопрос политический. В России всего хватает. И мозгов, и ресурсов. Чтобы догнать и перегнать Запад нужно решить один единственный вопрос – победить коррупцию, которой пронизаны все уровни власти. Это самый трудный вопрос, все остальное – вопросы решаемые.
Как бороться с коррупцией, знают все: открытостью, прозрачностью всех решений любого чиновника и четким разделением деятельности властей – исполнительная власть должна только исполнять, она не должна устанавливать законы. Что делать – понятно всем, но… Проблема в том, что эти действия (рубить сук, на котором сидит) должна совершить сама власть. А для нее это ох как трудно…
И вот итог: по-прежнему у нас в стране очень многое зависит от интересов узких олигархических групп. Судебную реформу они «утопили», административную реформу успешно «глушат». И перспектив на то, что «скоро будет лучше» по-прежнему не видно…
Семья и смысл жизни
– У меня два сына – 33-х и 23-х лет. По моим стопам не пошли, бизнесменами не стали. Жена – экономист по образованию, сейчас на пенсии.
Живу я в квартире, данной мне государством еще в 1978-м году, езжу на «девятке». Считаю, что человек не должен уделять большое внимание своим бытовым условиям, должен быть неприхотливым. Главное мое устремление: я пытаюсь создать современное предприятие. И я двигаюсь к этой цели. Вся моя жизнь – это мое производство.
– Вопрос, который я задаю всем: «Нашли ли Вы ответ на вопрос о том, в чем смысл жизни?»
– Ответ на этот вопрос я до сих пор не нашел…
У коммунистов с ответом на этот вопрос был полный мрак: живешь только один раз, а значит, должен прожить так, чтобы «не было мучительно больно». Из этого следовало, что нужно либо уходить в запой, либо воровать и жить красиво. Если ТАМ ничего нет, то ради чего мучиться?
У христиан, я считаю, с ответом на этот вопрос еще больший мрак. Ты во всем виноват, в конце пути геенна огненная. Кому повезет – рай, но судя по тому, что говорят попы, не везет никому. Тот же вопрос: зачем тогда мучиться?
Все более-менее понятно у буддистов: в каждой жизни ты совершенствуешь свое эго, проходишь какой-то этап. Если делаешь это достойно, в следующей жизни тебе ставятся новые задачи. И постепенно, проходя эти этапы совершенствования, твое эго, в конце концов, сливается с высшей сущностью, с Богом. В этой теории есть логика, она мне нравится… Хочется верить буддистам, но уверенности, что правы именно они, а не коммунисты или христиане, не хватает. Мало информации.
А вот в судьбу верю на 100 процентов. В моей жизни случалось очень много событий, которые подталкивали меня к организации каких-то технических процессов, к производству. И как только я пытался заняться чем-то иным (как в том случае с обкомом комсомола), судьба меня всегда поправляла… Я считаю, что главное не дороги, которые мы выбираем, а то, что заставляет нас эти дороги выбирать. Предназначение есть, и именно оно всегда заставляет нас совершать выбор…