Шитуев Валерий. Стихи

Танцы на битом стекле

Я танцую на битом стекле –

На потребу изменчивым музам,

Саксофон ворожит в полумгле

И плетет мне мелодию блюза!

Площадь спит. Предрассветная рань.

Смолкли гомон и птичьи романсы,

Я на этом стекле иордань*,

Протоптал и хриплю свои стансы**!

Лишь лохмотья парадных штанин

Облепили кровавое тело –

Такой крест, изваял я один,

Ведь душа моя так захотела!

Эта прорубь не сон бытия,

Не вериги на содранной коже…

Потому что любовь для меня –

Жизнь и главная заповедь Божья!

Оседает под тяжестью дно,

Этот танец однажды я вспомню,

Как окрасилось кровью вино

Пред страданьем по воле Господней.

Я танцую на битом стекле,

Саксофон вдруг утих на рассвете.

И идёт кто-то близкий во мгле,

Самый близкий на этой планете.

__________________________________________________________________

* Иорда́нь – прорубь, обычно крестообразной формы, вырубаемая во льду для освещения воды в праздник Крещения Господня (Богоявления).

** Ста́нсы – стихотворная, короткая по объёму,

жанровая форма.

Степь

Заплутала степь на краю земном.

То ковыль шумит, то пластом лежит.

Сколько буйных душ гнали тут хлыстом,

А над степью той – вороньё кружит.

Где ты, Сечь моя, мертвый блеск воды,

Вольница всегда для лихих людей,

Степь да степь стеной до ночной звезды

На краю земли ты меня согрей.

В каждом вздохе свист, в каждом вздохе даль,

То ли звон цепей, то ли птичий гам,

Раскатилась степь, как моя печаль,

От ростовских рек, до днепровских дамб.

Жаждет крови степь на краю земли,

Крутит гетман ус да заносит плеть,

И гонцы лежат у крыльца в пыли

То ли в землю лечь, то ли песни петь!

Коль попутал чёрт, то свинья не съест,

Расшумелась Сечь, как в амбаре гусь!

Стал обузой вдруг православный крест

И родной язык, и святая Русь!

Степь да степь кругом, разгулялась Сечь,

А давно ли Днепр окликал наш Дон?

То ли песни петь, то ли в землю лечь,

То ли, как всегда, бить Москве поклон…

Плоть

Плоть моя – стать сердешная,

Вся в рубцах ты, плоть многогрешная,

Льется тонкий свет от моей свечи,

Выпь болотная, не терзай в ночи!

А за веком – век, а за далью – даль,

Кто рассеет боль, утолит печаль?

Эх, давно ли я пел в родном краю,

Все пытался тень обогнать свою!

Эх, ты тень моя – сень заплечная,

В этой жизни мы – пара вечная.

И в рассветный час, и в закатный миг,

Ты прикрой меня, огради от пик.

Слышу лай собак, слышу волчий вой,

Как легко шагать по земле с тобой…

Все длиннее тень, все короче дни,

Сколько лет еще пребывать в тени?

Боль моя – хворь скудельная,

Ты, как жизнь моя, безраздельная!

Воздух свежих трав заливных лугов –

Вновь напомнит мне шелест облаков,

И веселый свист, и любовный стон,

И по всей Руси колокольный звон…

Не с того ли я был от счастья пьян,

И седлал коней, и скликал цыган?

Пусть шумит в ночи выпь болотная,

Ты со мной душа – боль бесплотная,

Как пробьет мой час на семи ветрах,

Ты напомнишь мне роковой размах,

Как настигла тень плоть и боль мою,

Как открылся свет мне в родном краю…

Но отпустит боль, сгинут злые дни,

Запоёт душа в золотой тени!

Уснувший звонарь

Все глуше колокольный звон,

Не слышно перезвонов и раскатов,

Осталось мне гонять одних ворон

На фоне угасающих закатов…

Заснувшее, печальное село

Уже не будит четкость метронома,

Всё темной пеленою занесло,

И редко кто-то выглянет из дома.

Звонарь, откинув капюшон назад,

Не в силах дотянуться до верëвки,

Уж силушка не та в его руках,

И мало что осталось от сноровки…

Такому звонарю не раскачать

Тугую мощь отлитой в горне бронзы,

В который раз пытается начать

Набатный перезвон – но все без пользы…

Россия! Русь! Безмолвная страна –

Шестая часть вселенского простора,

Пора тебе очнуться ото сна

И вспомнить звон Кремлевского собора.

Безмолвие над Родиной моей,

И как мне дальше жить без перезвона…

Пора глухих и дряхлых звонарей,

Пронзительная горечь небосклона.

Святая дорога

Твоё сердце так сильно любило,

Твоё сердце страдало так много,

Что наверное всё позабыло –

И любовь, и надежду, и Бога.

Ты давно волочёшь по теченью

Свою жизнь и пустые заботы.

Равнодушна к любому влеченью

И бесцельно корпишь на работе.

Потеряла для жизни всю веру,

Таешь, словно угасшая свечка –

Ты найди себе новую меру,

Возродись словно талая речка.

Твоё сердце ещё не сносилось,

И надежды ещё не угасли.

Помнишь! Душенька в небо просилась –

Так умерь свои лишние страсти.

Ты пойди и постой у Иконы –

Помолись, попроси, зарекаясь…

Небо пишет прощенья законы –

Тем, кто ходит с мольбой, тихо каясь.

Ты забудь свои грешные мысли –

Пред тобою святая дорога…

В небосводе лампады повисли,

Так ступай к себе тихо до Бога!

Вечность

Сгорала вечность. Звёзды угасали,

А люди прозевали перемены –

Всё так же ели, пили и плясали,

Молитвам подыскав в себе замены.

Приливы стали реже бить волною.

Дельфины скрылись с глаз людских подальше,

И в водах, вместе с пеною морскою,

Уже нет рыбы, сколько было раньше.

И смог висит, как студень над Землёю,

Болезни нас бросают на корячки…

В Европе валит снег теперь весною,

Вулканы просыпаются от спячки.

Меняют траектории кометы,

Тайфуны чаще бьют с любого моря,

Казалось, треснул мир моей планеты,

Как страшный сон Содома и Гоморры.

И строки Апокалипсиса рвутся –

Молитвой в сердце к людям достучаться,

И кони разной масти к нам несутся…

Так неужели им дадим домчаться?..

Старела вечность. Звёзды угасали,

Не ждали люди вещей перемены,

И только свечи в храмах догорали,

И еле-еле тлели без замены.

Афон

Мироточат глаза, мироточит доска –

Проступает слеза через масло и холст.

Только свет неземной да святая тоска –

От иконы струятся чрез призрачный мост.

Всё осталось в миру, всё земное вне стен

Величавого Храма и ликов в углу…

Ты рождаешься вновь от склонённых колен,

От горящих лампад, убивающих мглу.

Лоб не чувствует боль при поклоне земном,

Только мраморный пол осушает твой пот.

Хор молитву поёт на дыханьи одном –

Еле слышно им вторит обветренный рот.

Всё пространство плывёт, и часы не нужны

Для монахов, живущих молитвой одной.

Все мосты внешней жизнью давно сожжены –

Только Храм и Афон стали сутью одной.

И теперь до конца, до последней черты,

Божьей матерью выбраны Божьи сыны,

Только эти уста, только эти персты –

Непрерывной мольбой сберегут от войны.

Сберегут от конца, тьмы и напасти бед,

От неверия грешников в близкий финал,

Богоматерь, Афон и монаший обет –

Мир спасут и Заветы, что Бог завещал!

Нить

Моей любимой жене Ирине,

самой лучшей в мире… 

Опять между нами протянута нить –

Слишком тонкая, чтобы увидеть,

И тут же её навсегда разрубить…

Слишком хрупкая, чтоб ненавидеть.

Опять между нами холодная ночь –

Слишком чёрная, чтобы сближаться,

Не видно обид, ускользающих прочь…

Слишком светлая, чтобы расстаться.

Опять между нами проносятся сны –

Слишком быстрые, чтобы столкнуться

В застенках кромешной сплошной темноты…

Слишком чистые, чтобы вернуться.

Опять между нами встающий рассвет –

Слишком ранний, чтоб нам примириться,

Слишком поздний на тихий невнятный ответ…

В самый раз, чтобы снова влюбиться.

Дорога в жизнь

Мужчине и офицеру Вооружённых Сил РФ

– Мячину Ю.В.

Что-то часто в последние ночи

Стала сниться деревня моя.

Может, сон стал с годами короче

И спешит бросить в детство меня?

Я в ночах вспоминаю ту хату,

Где любил, где я жил и гостил,

И речушку, где старшему брату

На рыбалке наживку носил.

Там, где бабушка печь разжигала,

Каждый день в ранний час на заре –

Молоко нас топлённое ждало

В старой кринке на ветхом столе.

Вечерами я шёл по дороге

И встречал пастухов у ручья,

А потом гнал коров до порога,

Где ждала нас бабуля, ворча.

А дорога пропахшая пылью,

Одуревшая в солнечном сне –

Щекотала мне пятки полынью

И петляла со мной по судьбе.

Сколько лет пролетело, промчалось,

Сколько стран, городов повстречал,

Но моя деревушка осталась –

Колыбелью житейских начал.

И разбитая зноем дорога,

Покружив по окрестным холмам,

Жизнь мою довела до порога –

В старый дом, словно в первый мой Храм.

Не поэт

Я думал, он поэт… Он не писал стихов,

Но как любил вино, каких имел врагов,

А сколько женских глаз грустило по утрам,

И сколько женских тел легло к его ногам.

Я думал, он поэт… Ведь он любил рассвет,

Купался в свете звёзд уже немало лет,

Встречал весною птиц и в стае на пари,

Не напрягая грудь, держал октавы три.

Я думал, он поэт… Каких он знал друзей!

Из них с мадам Тюссо он мог создать музей,

Ведь так удобно вверх скакать по головам,

А грязный, старый шлам сдавать в утиль к «мадам».

Я знаю, почему он не писал стихов…

Ведь он любил себя… Любил – и был таков!

А в сердце пустота, и на душе – замок,

И ангел бился зря – ключ подобрать не смог.

Нельзя родить ручей, не проливая слез,

Нельзя поэтом стать, когда в душе мороз,

Нельзя писать стихи без крови, не спеша,

Нельзя дарить любовь, когда молчит душа…

Храмы

Моему другу и православному

Христианину – Золотилину Сергею Александровичу.

Жизнь подарил нам когда-то Всевышний,

Время опять в бесконечность течёт…

Будет ли вечность для мира излишней –

Кто нам подскажет, кто даст нам отчёт?

Храмы стоят, озаряя откосы,

Стелют дорогу из звёзд на века.

И рассыпает нам звёздные росы

Всем неподвластная Божья рука…

Мы прибрели из закатного Солнца,

Мы прибрели из крадущейся тьмы,

Тускло сияет свет тихий в оконце,

Тихо разносятся ночью псалмы.

Звёздные души к молитве идите –

Лики святые с икон вас зовут.

Звёздные души к Христу припадите,

Чтоб обрести долгожданный приют!

Я как лишенный магии голем

Я как лишенный магии голем

Сижу в глуши в закрытом кабинете.

Убрал доспехи, спрятал мятый шлем,

Замазал липким воском эполеты.

Рисую на бумаге сущий бред,

Читаю Канта, Кафку и Монтеня –

Без интернетной грязи и газет…

Всё суета сует…– и жизнь лишь суета на время.

Всё перемелется… и только тлен

Подарит новый перегной погосту,

И ложный запах ложных перемен

Опять затянет свежий шрам в коросту.

Всё в этом мире стало суетой,

Имеет смысл, клянусь водой и хлебом –

Лишь только звёзды в небе надо мной…

И я один под этим звёздным небом.

Порог

Упаду у подножия Храма

И взмолюсь о пощаде у Бога:

«Защити от невзгод и от срама,

Дай губами коснуться порога».

Не стихи я слагаю – молитвы,

Мне б добраться до нужного слова,

Всё вложу в эти рифмы и ритмы,

Чтобы к Вере вернуться мне снова!

Все, что нажил, верну я с лихвою,

Все, чем жил я – отдам безвозвратно,

Между ложью и правдой святою

Моё слово до боли невнятно.

Я прошел все на свете разметки

И достиг беспредельности мысли,

В этой школе не ставят отметки,

Я не первый отсюда отчислен!

Лунный мякиш

Плывет по небу мякиш из Луны.

Так вот что уцелело от горбушки…

Не верит больше сказкам полстраны,

Не верит ни преданью, ни кукушке.

Давно уж не гадают при свечах,

Не колядуют, сотрясая села –

И только тень повисла в деревнях

Народного смятенья и раскола.

Завалинки под окнами пусты,

И жизнь уже не в радость без бутылки,

Все избы заросли травой; кусты

Укрыли на погосте все могилки.

А в головах похмелья пустота,

Все глуше кровь без веры в идеалы,

И недоступной стала высота,

И сходит солнце в мрачные подвалы.

Слепую веру в доброго царя,

Невиданные дали коммунизма

Фэйсбук заменит; проще говоря,

Накроет сеть без лишнего трагизма.

Пусть военкомы рыщут по стране

И Родину спасают бранным словом,

Но всадник Блед все скачет на коне,

И кровь сочится по его подковам.

Плывет по небу мякиш от Луны,

Отсюда нам не разглядеть горбушки,

Проступит скорбный лик из темноты,

И оживут часовни и церквушки.

Все глуше тихий ропот прихожан,

Чуть теплится лампадка у иконы,

И на распутье вещий смолк Боян,

И только ветра стоны-перезвоны.

Танец

Разбежались веснушки в ночном небосводе,

Расплескались капелью в чернильных мирах –

Там далёкие звёзды в своём хороводе,

Танцевали в желаньях греховных и снах!

Не нужны им подмостки и рампа на сцене,

Им не надо оваций с корзиной цветов,

Не боятся дублеров в ненужной подмене,

Звезды – примы всегда без цензурных оков.

Тихо время плывёт в планетарном масштабе.

Танец тих и спокоен по меркам Землян.

Неподвижны артисты в небесном наряде,

Звучных нот не доносит небесный экран.

Разбежались веснушки в ночном небосводе

Средь вселенских стихий и далеких миров,

Но одна подмигнёт на заре в хороводе,

И теперь ни за что не прожить без стихов!

Дорога

Откуда я пришел, уже не помню,

Куда затем пойду, еще не знаю,

Еще вчера я упивался скорбью –

Сегодня снова о любви мечтаю.

Речные воды отразят надежды,

Теченье унесет мои невзгоды;

Я отстираю здесь свои одежды,

Отмою мысли, отслежу все годы.

Откуда я пришел, уже не важно,

Где завтра окажусь, пока не знаю,

К себе иду, и мне совсем не страшно,

Когда страницы бытия листаю.

Я долго брел к себе своей дорогой,

Такая уж дорога мне досталась,

Молюсь и тихо заклинаю Бога –

Чтобы она до срока не кончалась!

Рубикон*

Поэту с большой буквы – моему учителю  и другу

– Льву Константиновичу Котюкову.

Я стою, словно призрак, у стен бытия

И пытаюсь понять, как я жил, с кем же я?

Что за демон меня по ночам изводил,

Что за Ангел любви ограждал и хранил?

Я смотрел на лампаду, тоску затая,

Кто ты, демон настигший в пучине меня?

Кто ты, Ангел взлетевший из недр глубины,

Что сумел меня вырвать из бездны вины?

Где та грань, что волнует великих людей –

Где же мой Рубикон? Где предел для страстей.

Что я здесь обрету, с кем останусь и где

Ждут романы, стихи?.. На какой высоте?

Или веру свечой в алтаре одарить

И себя и весь мир навсегда возлюбить,

И как признанный гений свой век проживать,

И дорогу к Христу вновь и вновь открывать.

Я стою, словно призрак, у стен бытия

И пытаюсь понять как я жил, с кем же я?

За спиной Рубикон, а в раю подождут,

Только слышу, как ангелы тихо поют.

__________________________________________________________________

Рубикон* – река – граница между Римом и Галлией.

Перейти Р. (нарушить закон) – значит принять непростое, безповоротное решение.

Летнее утро

Колодец с ржавой цепью и ведро

Застыли в предрассветных снах тумана.

Телега во дворе, её бедро

Щепой белеет, словно свежей раной.

Кудахчут куры. Пробует петух

Встревожить рань своим гортанным пеньем;

Вот-вот с насеста сгонит всех копух

И загорланит гордо – с упоеньем!

Защелкал кнут худого пастуха,

И сбилось в кучу маленькое стадо,

Вспугнув негромким лаем петуха,

Борзая сука приплелась из сада.

И вот уже дрожащий первый луч

Ласкает купол расписной церквушки;

Привстало солнце из-за рваных туч,

Высоких сосен светятся верхушки..

Проснулись люди, вышли во дворы

И занялись своей простой работой.

И тихо утро – стайку детворы

Вновь пригревает солнечной заботой…

Жизнь

Я благодарен жизни за сюжет,

Который для меня нарисовала,

И за повисший в воздухе Завет –

С которым жил уже десятки лет,

И воплотить его пора настала.

Я благодарен жизни за тот путь,

Который к свету вёл меня упрямо,

Как слитая из градусника ртуть,

В пространстве не желая утонуть –

Стекает в шар, не потеряв ни грамма.

Я благодарен жизни за любовь,

Которой в полной мере наделила.

За бьющую набатом в венах кровь,

И женщину – с которой вновь и вновь

Плывём по дням, что ты нам подарила.

Я благодарен жизни, что мой Бог

Живёт во мне в житейском мирозданьи…

Какой отпущен мне конечный срок?

И где мерцает призрачный порог?

…Я благодарен, что живу в незнанье…

Ожидание

Пробежала тень по глухой стене,

Тусклый диск Луны разгоняет тьму;

Я вдыхаю ночь – неуютно мне.

Дребезжит трамвай – тяжело ему.

Дует ветерок, словно лёгкий бриз.

Сигаретный дым сносит в темноту.

Небольшой фонарь загляделся вниз,

Светлое пятно пляшет на ветру.

Сколько я провёл у окна ночей,

Сколько мрачных дум разогнал рассвет.

Ухватить бы мне эту суть вещей,

Мне б найти хоть раз на вопрос ответ.

Что же я ищу, разгоняя сон,

Почему не сплю много дней подряд?

Жду, когда придешь снова на поклон,

И замрёт у ног твой простой наряд.

Хуже в жизни нет – ждать и догонять,

А еще, вдвойне – ждать в ночной глуши,

Ледяной слезой сердце не пронять…

Хуже в жизни нет раненой души!

То ли шум листвы, то ли снова дождь,

Расступились сны над Москвой-рекой,

Как давно с тобой убегал я в ночь,

Как давно махнул я на всё рукой!

Непризнанный пророк

Поэту, музыканту, режиссёру и актёру, моему

старинному другу – Сергею Маховикову.

Я узник нерастраченной печали

И белизны тетрадочных листов,

Ночной прохлады, сигарет и чая,

И свежих замечательных стихов.

Я пленник строчек, что в ночи летают,

Как стайка мошкары у ночника.

На белый лист как кляксы попадают –

И льётся мной рождённая река.

Я раб – пейзажной нежности романса.

Куплетных ритмов и сюжетных тем.

Я не ввожу, а вывожу из транса,

Достав свой поэтический тотем.

Я – не пророк рождённый трогать души

И не глашатай изгнанных взашей,

И не хирург, срезающий беруши –

Из чёрствых закупоренных ушей.

Я не хочу марать бумагу просто –

Об этом, взяв блокнот, даю зарок…

Поэт – он не тринадцатый апостол,

Поэт – всегда непризнанный пророк!

Окошко

Нарисуй что-нибудь мне в замёрзшем окошке,

Восковою свечой растопи свежий лёд.

И оставь отпечаток любимой ладошки,

Чтобы я не грустил у закрытых ворот.

Нарисуй, напиши хоть три слова – любые,

Что подскажет душа и все чувства твои.

Рано утром рассвет через строчки родные

Тихо в дом залетит, как предвестье любви.

Каждый день поутру, пока стужи не стихнут,

Буду буквы твои вновь и вновь обновлять…

И пусть пальцы вконец на морозе застынут,

Только те, кто влюблён, меня смогут понять.

И не медли весной, когда схлынут морозы,

Ты ко мне приходи, приезжай, прилетай!

Пусть у нас глухомань, но прекрасные розы

Под окошком моим – расцветут, – так и знай!

Вишня

На «Марсо-авеню» снова жарят арабы каштаны,

А в кафе «Де Пари»* – капучино и терпкий мускат,

Как всегда на Треви**, я бросаю монеты в фонтаны,

А рыбак на Бали вяжет к пирсу причальный канат.

Под Калькуттой индус к водопою приводит слоненка,

Суматори, с дохё, передал Фудзияме привет,

А в Нью-Йорке отец обучает бейсболу ребенка,

И мадридский студент под балконом рифмует сонет.

В Гуанджоу дают вместе с рисом «пекинскую утку»,

А в Гонконге места, где на улицах можно курить,

И в Одессе опять ценят добрую новую шутку,

Ах! Мальдивский закат, до него никогда не доплыть…

В моем старом саду расцвела одинокая вишня –

В чудной белой фате, словно ангелы сбросили пух,

И поет соловей, и выводит рулады и вирши –

Для тебя, для меня и сидящих на лавке старух.

Тихо падает цвет, устилает траву белым пухом,

Сколько мест на Земле, где красиво и радостно жить!

Я объездил весь мир – и не надо трындеть мне над ухом –

Только здесь, на Руси, я сумел это все возлюбить!

__________________

* Марсо, «Де Пари» – улица и кафе в Париже.

** Треви – комплекс фонтанов в Риме.

*** Суматори, дохё – борец и специальный помост

для борьбы сумо;

Фудзияма – священная гора, символ Японии.    

Всадники Апокалипсиса

«Се, гряду скоро, и возмездие Мое со мною,

чтобы воздать каждому по делам его».*

И воздам я добром за добро…

Злом отвечу за всякое зло…

Лютый пламень мне выжег нутро,

Отчего же вдруг стало светло?

Кто напомнит мне «Новый завет»

И возмездье на грешной земле?

Кто увидит во тьме вечный свет,

Кто откроет Создателя мне?

Белый всадник на белом коне,

Лук в руках и стрела в колчане.

По воде сквозь огонь – в небесах,

Он пришел обратить Землю в прах!

А другой мчит, сжимая рукой

Голод, мор, не касаясь земли,

А под ним страшный конь вороной –

Стук копыт утихает вдали.

Третий мчится на рыжем коне –

Он занёс над планетой своей меч

И написана смерть на челе,

Только головы катятся с плеч.

И четвёртый не дрогнул в седле –

Бледной мастью помеченный круп,

С ним болезни и холод во мгле,

Всё и вся убивают вокруг.

Рвались в чёрной ночи скакуны –

Белый, рыжий и конь вороной;

Бледный всадник под ликом луны

Оставляет лишь ад за собой.

Обернётся ли паства назад

Чтоб очнуться от спячки своей,

И удержит ли пристальный взгляд

Всю четвёрку безумных коней?

_________________________

* Новый Завет. Откровение святого Апостола Иоанна Богослова (Апокалипсис /греч./) глава 22

Неукротимость

На топчане в пустой палате

Осталась тень от старика;

Он точкою застыл во взгляде,

И шевелится лишь рука.

Пока жива и не остыла –

Под воском кожи бьётся кровь,

В запястье чуть набухла жила,

Пульсирует и гаснет вновь.

Рука, привыкшая к металлу,

К эфесу кованых клинков

Ни разу раньше не дрожала,

Вонзаясь в плоть своих врагов.

Без угрызений и сомнений

Хлестала плетью и кнутом,

Ласкала женщин с упоеньем

И чаши с мёдом и вином.

Но пройден путь, и час финала

Всё ближе с каждым новым днём –

Уже в затылок задышала

Седая смерть своим огнём.

И пальцы гнуться перестали,

Не удержать им даже лист –

Кленовый лист на одеяле

Напомнит звон и ветра свист.

Застыл старик под простынями,

И давит боль и давит грусть,

Но лишь рука не перестала

Держать удар – и я держусь!

Пока жива и не остыла –

Под воском кожи бьётся кровь,

В запястье чуть набухла жила,

Пульсирует и гаснет вновь…

Отвернись на минуточку, совесть…

Отвернись на минуточку, совесть,

Не смотри на меня, не упрашивай…

На глаза повяжи, моя гордость,

Чёрный шарф – промолчи и не спрашивай!

…Моя честь, я прошу, не подглядывай,

Не ходи по пятам с укоризною

И слюну под язык не заглатывай,

Не тряси возмущённой харизмою.

Почернело… Насмешливо звëзды

Так сошлись – мы рабы подневольные.

Я согласен на старые просьбы

И хмельные советы запойные.

Надоело рубахой нательною

Прикрывать свою душу костлявую

И рубаху, давно уж последнюю,

По ночам зашивать, всю дырявую!

…Независимой, гордой походкой,

Неподвластной чужим притязаниям,

Без стакана с налитою водкой

Проносится по вашим страданиям.

И с последней хрустящей купюрою,

Подавляя голодные колики,

В ресторане под музыку хмурую

Не садится за сытые столики…

Отвернитесь к стене: моя совесть,

Моя честь, мои добрые принципы,

Допишу эпилог в мою повесть,

От душевной тоски мне не спиться бы.

…На столе документы для подписи,

Мой автограф – пустые формальности,

Не могу!.. Рву бумаги по описи –

Возрастное, минутные слабости..!

Блюз

Бог меня наказал, как Всесильный Творец.

Я достиг всех желаний – и это конец?

Ведь Господь, когда хочет кого наказать,

Исполняя мечты, не даёт Благодать.

И гитарной струной перережу бинты,

Унесусь на поля и зароюсь в цветы.

А потом сочиню самый лучший свой блюз.

И тапёром я стал для колдуний и муз.

Я хочу, чтобы слушал притихший вдруг лес,

И сходились бы тучи с померкших небес.

И чтоб люди волшебные вспомнили сны,

Саксофон и любовь из далёкой страны.

Только ты бы услышала песню мою,

Пусть гитара вступает, а я подпою,

Когда мой завороженный ласковый блюз

Соберёт вокруг нас очарованных муз.

Красный лист

Старинному другу – Лайшеву Ренату Алексеевичу.

Мне упал на плечо красный лист,

Тихий дар постаревшего клена,

И в своей первозданности чист –

Вещий дар из всколоченной кроны.

Старый друг, одногодок в летах,

Мы с тобою росли и братались –

Ты березу ласкал в своих снах,

Мы с любимой под ней обнимались.

Я один под могучим стволом

Вспоминал под кленовой листвою,

Как шагал по Земле напролом –

Как шагал, а не брёл за судьбою.

Я грехи закопаю в земле

И забуду о вечной разлуке.

Здесь когда-то летали во сне,

Крепко взявшись за юные руки.

Мне упал на плечо красный лист –

Вещий дар постаревшего клена,

Как младенец, пред Родиной чист,

Заберите меня из роддома.

Стикс *

Когда меня купали в водах Стикса –

Не стали душу в реку окунать.

Со временем забыл, и даже свыкся,

Что только тело защитила мать.

А что душа? Как прежде, уязвима,

Как прежде, для нападок злых – мишень,

Всё также беззащитна и ранима,

Как талый снег в весеннюю капель.

И плачет совесть от недобрых взглядов,

И стонет сердце от потоков лжи,

И от бедой напичканных снарядов,

Летящих в центр распахнутой души.

Как эту жизнь мне привести в движенье,

Как удержать прекрасный это миг,

И сохранить Христово всепрощенье

От постоянной мерзости интриг?

Идти на сделку с дьяволом несложно

И «Отче наш…» – забыть и обменять…

Но русскому по духу невозможно

Святую веру нехристям продать.

В часах скребётся тараканом время,

Которое уже не отменить…

И с жаждой жизни неразрывно бремя –

Терпеть, прощать и … Господу служить!

__________________________________________________________________

Стикс *  – др. греч. мифол – река в подземном царстве Аида.

По легенде, Ахилл получил свою неуязвимость (кроме пяты)

после купания в водах Стикса. /Мифы народов мира.т.г. /

Казацкая

Над Сивашной грядой, над гнилою волной

Чайки в пене солёной проносятся,

Под разрывами пуль берег как неродной,

Кто пощады людской тут допросится.

Потеряв седока, с перебитым седлом,

Конь буланый застыл на пригорочке,

Рядом в черной воде выпал мёртвым пластом

Есаул, ослабевший, из лодочки.

Мужики сидят на завалинке,

Самосадный дым вниз плывёт,

На Руси сошлись лапти-валенки.

Колокольный звон вдаль зовёт.

А пулемёт копыт дробью стелется,

Грива лезет в рот на скаку,

На казацкий чуб ворон целится,

Помоги, судьба, казаку!

Кто-то там за грехи полстраны разделил,

Брат – на брата, батрак – на хозяина,

Красный белых – рубил, белый красных – рубил,

Небесам все одно – россиянина…

Пол-России в крови, сколько бедных сирот

Без отцов, матерей и на паперти,

И мальчонка сидит у церковных ворот

Весь в тряпье из залатанной скатерти.

Мужики сидят на завалинке,

Самосадный дым – колесом,

… На коней! В седло!.. Лапти-валенки

Бросят на траве, под кустом.

А пулёмет копыт дробью стелется,

Шашка снова тут – на боку!

Ох! Дожить до ста! Слабо верится,

Помоги, судьба, казаку!

Над Сивашной грядой, над гнилою волной

Чайки в пене солёной проносятся,

Под разрывами пуль берег как неродной,

Кто пощады людской тут допросится.

Ох уж эта война, столько бед родила,

Ну, чему же народ тут научится?

На гражданской резне хватит нам, господа,

За Россию родимую мучиться!

Мужики сидят на завалинке,

Самосадный дым на груди,

Не берёт табак – очень слабенький,-

Не растёт махра на крови.

А пулемёт копыт дробью стелется,

И споткнулся конь на скаку.

На казацкий чуб ворон целится –

Помоги, судьба, казаку!