Сергей Григорьевич Степанов
Справка:
73 года. Председатель Ульяновской региональной организации Всероссийского общества слепых.
Заслуженный работник социального обеспечения.
Родился в Чердаклах.
————————————————————————
Детство
– Моя мама родила меня в дороге, на пути из Мелекесса в Ульяновск. Схватки начались в вагоне, ее сняли с поезда и отвезли в сельскую больницу.
Мой отец – сотрудник Мелекесского ВЧК. Когда мне было 6 месяцев, они с мамой развелись. Дальше меня воспитывал отчим – заслуженный зоотехник РСФСР, главный зоотехник госконюшни, располагавшейся на ипподроме. Там выращивали рысистых лошадей. Работа его считалось такой важной, что во время войны Семен Михайлович Буденный вернул его с передовой – заниматься мобилизацией лошадей на фронт.
– Что тогда представлял собой Ульяновск?
– Районный город (Ульяновская область образовалась только в 1943-м году) деревянной застройки. Домов с удобствами было только три – так называемые «володарские дома» в районе нынешнего здания УлГУ на улице Льва Толстого. Поэтому самым распространенным транспортом на городских улицах были «золотники» – сантехнические обозы, которые вычерпывали содержимое туалетов и в бочках вывозили в овраг в районе нынешнего Южного рынка. Запах от них стоял невозможный! Как увидишь, сразу бежишь со всех ног.
Общественного транспорта в ту пору еще не было. Ходил только единственный автобус – от старого вокзала до центра. Еще, правда, были извозчики.
Город тогда ограничивался с севера – Куликовкой, а с юга – Тутями. Была даже такая поговорка: «Нам с тобою по пути – с Куликовки на Тути». Приходишь на танцы в парк Свердлова, знакомишься с девушкой и спрашиваешь: «Откуда?» – «С Тутей»… Это считалось очень далеко! Из центра проводить девушку до Тутей, а потом идти обратно в центр – это был караул! А извозчики стоили столько, что у молодого человека денег на них не было. Я, например, на извозчике не ездил ни разу в жизни.
– Танцы, девушки… А какими были нравы?
– Целомудренными. Девушки никогда вместе с парнями не купались. Увидеть коленку – это было что-то из области запретного. Россия тогда была морально чистой! И «виной» этому были не большевики – нравственность на Руси соблюдалась издревле. Дети всегда были под контролем. При царе их воспитывали попы, при коммунистах – комсомол и пионерия. «Отпустили» мы наших детей только в 90-х, и сейчас пожинаем плоды этого…
– Сейчас очень много враждующих молодежных группировок. Было ли это в ваше время?
– Конечно, мы дрались. Например, улица Льва Толстого, где я жил, враждовала с улицей Шевченко. Были и массовые драки. Но существовало правило «лежачего не бьют» – упавшего никогда не добивали. Такого, чтобы кого-то убили, никогда не было.
Хотя бандитизм был. Но это было что-то из другого, не нашего мира. Например, очень громким в 40-х годах было преступление, когда ограбили магазин, располагавшийся тогда в здании нынешней лютеранской церкви на улице Ленина. При ограблении была убита сторож – пожилая женщина.
Война
– В 1941-м мне исполнилось 10 лет. Мы тогда жили на Льва Толстого, 49 (этот дом стоит до сих пор). В нем несколько человек умерло от голода.
Мечта была одна – наесться вдоволь. Говорил матери: «Пойду на рыбалку», и уходил на несколько дней – самостоятельно заботиться о своем пропитании. Мать была только рада – одним ртом меньше…
Волга тогда была совсем другой – с чистой прозрачной водой. Нырнешь, и все видно! Вдоль нее располагались заливные луга, которые назывались – чувич. На них мы ходили за диким луком. К Волге вели три лестницы – в районе нынешнего речного порта и краеведческого музея, которые существуют и доныне, и в районе филармонии, которой уже нет.
Очень много рыбы (притом крупной – лини, лещи) водилось в Свияге, которая тоже была очень чистой. На берегу стояли частные дома с огородами. Мы плавали туда воровать овощи. Берешь бритву в зубы и в воду. Срежешь качан капусты и с ним обратно… Я мог запросто съесть два вилка капусты!
В войну я переел всех птиц, которые у нас только водились. И воробьев, и грачей, и галок, и голубей, называемых в Ульяновске сиварями. Эти сивари были самыми вкусными… Ловили их так – забирались в башню сельхозинститута, который тогда располагался в нынешнем корпусе медицинского факультете УлГУ. Там жили десятки голубей. Брали мешок и начинали им махать над головой. Гоняли голубей до тех пор, пока они не падали. Тут же их подбирали, головы откручивали и в другой мешок. Потом чистили, нанизывали на проволоку и пекли на костре…
1941-й был очень голодным. Легче жить стало только тогда, когда в 1942-м горожанам разрешили разводить большие огороды за чертой города (раньше такого никогда не было). Картошка тогда спасла российский народ от вымирания. У нас было 20 соток за Свиягой. Вывозили урожай на тачках по 2-3 мешка за ходку.
В строю
– После школы я окончил механический факультет сельскохозяйственного техникума. Вступил в партию. Затем поступил в наше военное училище связи. И вот здесь-то и случилась беда. На одном из занятий по физической культуре прыгнул через «коня», споткнулся, ударился головой о какие-то железяки, сломал переносицу. Это спровоцировало болезнь, которая через тридцать лет привела меня к слепоте.
После года обучения у меня начала сильно болеть голова. Обследовали. И окулист поставил диагноз: глаукома. Меня комиссовали из армии.
Глаукома – это высокое внутриглазное давление. Сфера глаза состоит из сосудиков. И когда один из них спаивается, например, в результате травмы, циркуляция крови нарушается, она скапливается и начинает давить. Это влияет на зрительный нерв и человек слепнет. Глаукома сопровождается страшными болями, от которых иногда на стенку лезешь.
Когда я узнал о своем диагнозе, о том, что скоро ослепну, пошел в свой последний караул – охранять артиллерийские склады. Возникло желание застрелиться – поставить автомат на землю, разуться, засунуть дуло в рот и нажать на курок пальцем ноги. Но в последний момент вспомнил о матери – стало так ее жалко, что ничего с собой не сделал. После того как во время войны от воспаления легких умер мой младший брат, я у нее остался один…
Болезнь у меня развивалась медленно. После ухода из армии я работал по специальности – в управлении сельского хозяйства. Тогда у нас была поговорка: «На «р» начинается и никогда не кончается». Это о реорганизации сельского хозяйства. Пертурбации в этом управлении шли постоянно. Я этого не выдержал и ушел. Обком поставил меня руководить художественным музеем, что на Венце. Я поначалу возмутился, сказал, что ничего в этом не понимаю. Но секретарь обкома Владимир Николаевич Сверкалов ответил: «Это тебе не я, это тебе партия сказала!». Года три я там работал, а потом, наконец, получил нормальное назначение – на автомобильный завод, на спецпроизводство. Там в то время изготавливали зенитно-ракетные комплексы. Позже это производство выделилось и стало механическим заводом.
Двадцать лет я работал на механическом заводе. Был старшим инженером, потом начальником бюро импортных поставок. Работали за валюту. Она тогда делилась по категориям (более высокая категория могла заменять более низкие): первая категория – доллары, вторая – финские марки, третья и четвертая – валюта социалистических стран, далее – валюта развивающихся стран.
Снабжали своими изделиями почти все, как их тогда называли, страны народной демократии. Работали в режиме повышенной секретности. Со спецпропусками, отдельными цехами и наблюдателями из КГБ.
В 1982-м мое зрение начало ухудшаться. Поехал в Москву – в первый медицинский институт. Сделали мне одиннадцать операций. Перед каждой писал бумагу: «Согласен с тем, что клиника за результат операции не отвечает». Так и получилось. Вышел оттуда я уже с тростью – слепым человеком…
Врачи говорили, что 90% больных после операции полностью выздоравливают. Я попал в оставшиеся 10%.
Первое время на заводе никто не мог поверить, что со мной случилась такая беда. Семь месяцев не увольняли, ждали, что положение улучшится. Даже директор ни о чем не знал – меня по заводу водила женщина, он видел это и все возмущался: «В рабочее время под ручку прогуливается!»
В конце 1982-го года мне дали первую группу инвалидности. В 1983-м я стал работать председателем первичной организации в обществе слепых, где работаю до сих пор.
ВОС
– В нашей организации три с половиной тысячи слепых. Из них трудоустроено пятьсот человек – половина в Ульяновске, половина – в Димитровграде. Триста пятьдесят человек стоят на очереди – тоже хотят работать.
Димитровградцы делают электрооборудование для ДААЗа и ВАЗа, ульяновцы – полторы тысячи наименований для УАЗа.
Слепые могут работать только в специально созданных условиях – со специально оборудованными местами и специальными инструментами. По качеству слепые работают так же, но по скорости – на 25% медленнее зрячих, выполняющих ту же работу. Производство для слепых – программа их социальной адаптации. Оборудуя такие места, государство как бы идет им навстречу. Естественно, что продукция, выпускаемая слепыми, может конкурировать с такой же продукцией, выпускаемой зрячими, только при наличии льгот. И такие льготы всегда были. Мы не платили налоги с прибыли, которая используется только на организацию новых рабочих мест для слепых. Не платили налоги в пенсионный фонд, объединенный социальный налог и другие. Поэтому наша продукция была дешевле, и предприятия стремились заключать договора именно с нами. Но 1 января 2002-го года министр экономики Герман Оскарович Греф все эти льготы отменил. Из-за отмены льгот в 2002-м Россия получила около 400 миллионов рублей. А мы?.. Мы стали неконкурентоспособны. Четыреста миллионов – цена того, что слепых поставили на грань жизни и смерти.
– Какая зарплата у слепых рабочих?
– В Ульяновске средняя зарплата – 2300 рублей, в Димитровграде – более 3 тысяч. Пенсия по 1 группе инвалидности – около 2 тысяч. На одни только лекарства уходит 60% «дохода» слепого человека.
– Как жилось вашей организации при Горячеве, и как живется сейчас?
– Областная власть нам всегда помогала. Но при Владимире Анатольевиче это происходит намного лучше. На 2004-й год в бюджете области на наши два предприятия заложено 1,5 миллиона рублей. Нам выделяют тридцать бесплатных путевок в санатории. Десять димитровградцев у нас ездили на море – в Геленджик. Также «шамановские» деньги идут и на организацию производства, на социальную, медицинскую помощь. В городе существует постоянно пополняющаяся библиотека для слепых, в которой на магнитофонных кассетах записано множество литературы – от классики до современных российских детективов. На эти же деньги до сих пор существует наш дом культуры. Наши ребята имеют возможность ездить на всероссийские конкурсы.
– Уже не первый раз узнаю о том, что Владимир Анатольевич много делает для инвалидов. Как Вы думаете, почему?
– Думаю, ответ прост. Шаманов воевал, был ранен… Кому как не человеку, самому прошедшему через больницы и ежедневно сталкивавшемуся с гибелью и увечьями близких людей, знать о нуждах инвалидов.
2003 год