В полдень на главной площади собралась толпа зевак. Всех привлек танец, который исполняла черноволосая Мадлен. Девушка скакала по площади, плавно жестикулируя кистями рук. Её невзрачное платье развивалось в такт музыке, которую слышала лишь танцовщица. Мелодия звучала в сознании этого юного создания, отчего все движения её казались такими очаровательными и завораживающими. Всё чаще стал звучать звук падающей монеты в небольшую банку, стоящую подле Мадлен.
Завершить своё небольшое представление девушка не успела. На площадь пришёл человек со свитком и встал на небольшую сцену, которая пустовала в обычные дни.
– Внимание! Внимание! – прокричал оратор. – Сегодня на заре свершится правосудие! С заходом солнца святой огонь поглотит преступниц, которые признали свою вину, и они понесут наказание, дабы очистить свою грешную душу перед Господом!
После этого известия толпа оживилась.
Мой любознательный читатель, должно быть, уже догадался, о какой церемонии говорил оратор. Сжигание ведьм на кострах – отдельный период развития общества. Времена, когда наука и алхимия граничили с дьявольскими заговорами и тайными обрядами. Множество женщин были загублены из-за простых суеверий и доносов, ведь большая часть казнённых была невинна. Но под ужасными пытками бедняжки признавали свою вину, лишь бы быстрее закончилась жгучая боль, доводящая разум до безумия.
Как вы уже поняли, танец Мадлен был прерван, и девушка также присоединилась к толпе, чтобы послушать объявление. Но не только его услышала танцовщица.
Когда народ стал постепенно рассасываться, две женщины, стоявшие подле Мадлен, начали свой диалог, из которого стало ясно, что всё же крестьяне в те времена были легко внушаемыми и поверхностными.
– Коринн, я же тебе говорила, что их казнят, – говорила первая женщина с лёгкой ухмылкой на своём постаревшем лице.
– Ты думаешь, что это она? – испуганно спросила вторая.
– Думаешь, я вру? Я давно говорила, что эти сёстры Герен ведьмы! А вы не слушали меня. Теперь увидите, как они будут корчиться в огненном пламени и призывать Дьявола себе на помощь.
– Знаешь, я общалась как-то с одной из них… – неуверенно проговорила вторая женщина, стараясь говорить тише, чтобы её никто не услышал.
– Это ты про эту странную Николь? Кому смотри не скажи… Вмиг придёт инквизитор и закроет тебя в «нюрнбергской деве».
– Упаси Господь! Не говори мне об этом! – испугалась Коринн.
– Разве ты не слышала, как по ночам из дома этих Герен доносились странные звуки? И свет в окнах был. Они призывали сатану и демонов, которые сожрали их души и вынули внутренности.
– Что ты, что ты! Страх-то какой! Откуда ты это знаешь?
– Коринн, ты вообще не слушаешь, что люди говорят? А дыма без огня, как говориться, не бывает. Ведьмы на то и ведьмы. Их называют жёнами Дьявола.
– Хватит об этом, Амели! Я ничего не хочу слышать про это!
– Что ж… Тогда пойдём. Нам с тобой ещё овощи надо купить. Я вот…
Но дальнейший разговор уже не касался ни меня, ни вас.
Вдоволь наслушавшись очередных сплетен, танцовщица проводила взглядом удаляющихся болтушек.
До захода солнца ничего странного или просто интересного в деревне не произошло. Но как только горячие жёлтые лучи стали принимать оранжево-алые отблески, на той же самой площади, на которой в полдень танцевала юная танцовщица и на которой шёл тот незамысловатый диалог, который мой читатель смог услышать, вновь стал собираться народ.
Всё уже было готово. Столбы, окружённые соломой, ждали своих узниц. Стражники оградили эту территорию от народа, охраняя будущие костры и огненные факелы.
В толпе, мой дорогой читатель, находилось то юное создание, названное именем Мадлен. До начала печальной церемонии, которая станет очередным зрелищем для зевак, хотелось бы рассказать вам немного о черноволосой девушке. Её полное имя Мадлен Дюпре. Она зарабатывает себе на хлеб, развлекая толпу на улице. Девушка и танцует, и поёт. Только не удалось в этот раз Мадлен спеть, так как пришёл оратор и начал зачитывать свой свиток. Эта девушка живёт в бедном квартале в маленькой комнатушке, разделяя своё ложе с серыми крысами. Но, не смотря на это, Мадлен не жалуется и радуется каждому новому дню. А ещё она очень сильна духом, о чём сама не подозревает, но об этом позже. У девушки трепетное и чистое сердце, неосквернённое неправильными взглядами на жизнь.
Что я слышу? Уже звонят колокола. Сейчас начнётся казнь.
На деревянную сцену вышли три стражника в доспехах. Они вели за собой сестёр Герен: Николь, Вивьен и Мари. Всем этим девушкам было не больше двадцати пяти лет. Одежда «ведьм» была порвана. Руки были связаны верёвками так сильно, что эти путы сами окрасились в красный цвет, пропитавшись кровью. Растрёпанные грязные волосы сестёр спадали на лицо и на плечи. Было видно, что губы бедняжек дрожат, а глаза выдают весь тот ужас, который они испытывали и испытывают до сих пор в ожидании смерти.
Далее на сцену вышел священник и главный судья-палач, задачей которого являлось допрашивать, искать и признавать вину всех тех, чью только он сам сможет доказать.
– Обвинённые в колдовстве: Николь Герен, Вивьен Герен и Мари Герен! – прокричал оратор, стоявший всё это время сбоку сцены.
После этих слов инквизитор (это тот самый судья-палач) встал напротив не только обвинённых, но уже и приговорённых к смертной казни девушек.
– Я спрашиваю вас последний раз перед лицом Господа и перед всеми этими людьми: «Вы признали свою вину, но раскаиваетесь ли вы в том, что служили Сатане и поднимали мёртвых из могил? В том, что вы призывали вампиров и вурдалаков для того, чтобы навредить простым людям?», – раздался спокойный, но в то же время властный голос мужчины, который заставил Мадлен, стоящую в толпе, поднять на него свои зелёные глаза.
– Мы признали свою вину, – прохрипела старшая из сестёр, имя которой было Вивьен. – Этого достаточно для обвинения, дорогуша.
Эти слова были сказаны так, что ни у кого не осталось сомнения в силе ненависти, которую излучала приговорённая.
По лицу инквизитора скользнула ухмылка, которую смог бы заметить лишь внимательный человек, но который так и не заметил её из-за нависшего над лицом мужчины капюшона.
– Именем Господа, я, наделённый определёнными правами Священной инквизицией, приговариваю вас, Николь Герен, вас, Вивьен Герен и вас, Мари Герен к сожжению на костре! – сказал инквизитор и, перекрестившись, отошёл в сторону.
Священник, стоявший рядом, стал читать нараспев молитвы, а стражники подхватили девушек под руки, собираясь устроить их горячую встречу с пламенем.
Пока инквизитор говорил свою речь, Мадлен пыталась пробраться ближе к сцене. Наконец, девушка смогла воочию понаблюдать за происходящим. Но спешу уточнить, мой драгоценный читатель, что в этот момент танцовщицей управляло не желание «зеваки», который жаждет внимательнее рассмотреть действия стражников и лица «ведьм», а чувство жалости к бедным девушкам.
Когда сёстры спускались по ступеням со сцены, Мадлен ярко прочувствовала то отчаяние, которое она увидела на лицах «ведьм». Даже старшая из сестёр, которая неуважительно отнеслась к Святой инквизиции, выглядела подавлено. Юная Мадлен поняла, почему девушка так говорила с инквизитором. Разумеется, они пытали девушек, и те могли признаться только ради того, чтобы пытки прекратились.
Именно сейчас танцовщица осознала, что все эти смерти не принесут ничего того, о чём говорит священник. Это просто выдумки! Ведь на самом деле, что это за глупость, топить тех, кого подозревают в колдовстве, и делать выводы по тому, всплывёт тело или нет, и снимать обвинения с «невиновных» после жестокого убийства?
Пока в голове Мадлен бушевали все эти мысли, стражники уже начали привязывать приговорённых к столбам. Захрустела солома под босыми ногами сестёр. Этот хруст так сильно ударил по вискам танцовщицы, что девушка невольно схватилась за голову. Её уши перестали слышать гул, исходивший от толпы. Теперь лишь хруст. Хруст соломы.
Вот стражники уже привязали «ведьм», вот они уже взяли те факелы, и вот они уже ждут знака от этого инквизитора с чарующим голосом, который произвёл такое большое впечатление на юную красавицу из толпы.
Мадлен почувствовала запах дыма, который исходил от огня. Он ворвался в её лёгкие, и танцовщица закашлялась.
Ещё полминуты. Вот… сейчас… сейчас…
– Стойте! – неожиданно для всех раздался женский голос, исходивший из толпы, отчего даже стражники, держащие факелы, замерли в считанных миллиметрах от соломы.
Инквизитор, стоявший до сего момента с опущенной головой, очнулся, пробудившись неожиданным выкриком какой-то незнакомой девушки.
– Прекратите! – вновь прокричала Мадлен, прорываясь к сцене.
Её не пускала стража.
Инквизитор медленно подошёл к краю сцены и нахмурился. Стражники стали поглядывать на него, ожидая приказа.
– Пропустите её! Пусть дитя скажет, что хочет, чтобы мы услышали, – уверенно сказал мужчина и плавно махнул рукой, после чего стража пропустила девушку на сцену.
Мадлен быстро поднялась по ступеням и повернулась к толпе, которая до сих пор не обронила ни слова.
– Правосудие! Я требую правосудия! – громко сказала танцовщица.
– В данный момент ты, дитя, мешаешь свершить правосудие, – проговорил инквизитор, не снимая капюшона.
– Нет! Вы лжёте! – после этих слов толпа ахнула, но потом опять затихла.
– Это дитя обвиняет Святую инквизицию в несправедливости? – уточнил мужчина, сложив руки перед собой.
– Эти девушки, я полагаю, ни в чём не виновны! Это вы пытали их! И это несправедливо! Вы говорите о Боге и о правде, а сами всё время нарушаете установленные вами же законы! Правосудие! – с жаром говорила Мадлен, разум которой помутился ото всех этих обвинений.
Все эти годы они убивали невинных женщин, но теперь она поняла, что они невинные. Именно в этот вечер произошёл всплеск, который смог разрушить дамбу из страхов и сомнений, которая была выстроена в мыслях танцовщицы. Теперь ручьи всех тех слов, которые она хотела сказать, потекли из её уст, как стекает мёд с сот.
– Ты полагаешь, дитя? Или знаешь? Или же ты одна из них? – задал ряд вопросов инквизитор стоявшей рядом девушке.
– Что?.. – Мадлен не поняла намёка мужчины.
– Схватите её! – наконец приказал инквизитор.
Два стражника подбежали к красавице и схватили её.
– Вот так вы уничтожаете тех, кто говорит правду! Я ничего не сделала! – с жаром выкрикнула Мадлен.
– Это мы ещё посмотрим. Уведите её и бросьте в темницу, – спокойно проговорил мужчина, после чего танцовщицу уволокли со сцены в сырой подвал.
Сидя на прохладном полу, девушка не обронила ни слезинки. В ту ночь она слышала, как трещит солома, как от боли вопят девушки, сгораемые заживо. Мадлен чувствовала этот ужасный запах горелой плоти, отчего её глаза начинали слезиться, но так и не выдавили из себя ни одной солёной капли.
На следующий день, когда обгоревшие кости сестёр уже были похоронены где-то не далеко от деревни, в подвал к Мадлен пришёл стражник.
– Вставай! – рявкнул усатый человек, толкнув худенькое тельце танцовщицы своим облезлым сапогом.
Девушка открыла глаза. Всю ночь она не могла уснуть. Лишь под утро, когда крики стихли…
Стражник доставил Мадлен в келью, которая была завалена разными книгами, и толкнул на деревянный табурет.
Через пару минут дверь отварилась, и в келью медленными шагами зашёл тот самый инквизитор, тот судья и палач в одном лице. Девушка не сразу его заметила, так как сидела, опустив голову вниз.
– Можете идти, Пьер, – танцовщица услышала знакомый голос, который вывел её из задумчивости.
Мадлен подняла свои глаза на вошедшего мужчину. Он медленно подошёл к стулу с высокой спинкой и сел на него.
В этот момент в келью незаметно вошёл маленький человек с пенсе на носу и с пером за ухом. Незнакомец быстро устроился за столом, достав пергамент и чернила.
Как только инквизитор увидел, что человек готов вести записи, он прервал молчание.
– Как ваше имя? – холодно спросил мужчина.
– Мадлен Дюпре, – ответила девушка, теребя юбку своего платья.
-Сколько вам лет?
– Мне двадцать.
– Вы местная? – продолжал инквизитор.
– Да.
– Вы ведьма? – вдруг спросил мужчина, подавшись вперёд.
– Нет.
– Вы имели общие дела с другими ведьмами или приспешниками сатаны?
– Нет.
– Вы добровольно говорили всё то, что я слышал на площади?
– Да, но…
– Значит, вы защищали ведьм?
– Они не…
– Откуда вы знаете?
– Я…
– Потому что вы сами ведьма, а они нет? Или… – всё быстрее стал задавать вопросы инквизитор, отчего Мадлен не успевала внятно ответить ему, так как ответ должен был быть или «да» или «нет».
В этот момент девушка не выдержала и заплакала. Инквизитор угнетал её. Ему нужно было лишь «да».
– Выйдите, Жак, – сказал он доселе незнакомому вам и девушке человеку.
Маленький мужчина скрылся за деревянной дверью.
Как только дверь закрылась, Мадлен оказалась в келье с жестоким обладателем голоса, который так пленял её с прошлой ночи.
– Вы не хотите признавать свою сущность? – спросил инквизитор.
– Я… я не ведьма, – ответила девушка со слезами на глазах.
Мужчина покачал головой, после чего снял капюшон. Теперь перед Мадлен стоял не «голос» в рясе, а высокий темноволосый мужчина с синими глазами, которые изучающе оглядывали девушку.
– Тогда зачем вы вышли на сцену? Вы знали, чем это закончится.
– Мне надоело бояться! Я всегда чего-то боялась в этой жизни. Когда была ребёнком, я боялась червяков. Потом пауков и змей. Далее наступила боязнь осуждения. Мне было важно мнение других. Потом началась эта охота за так называемыми ведьмами. … И вот сегодняшней ночью, стоя перед толпой и перед вами, я перестала бояться. В тот момент страх ушёл. Но теперь…
– И чего же ты сейчас страшишься?
– Вас.
– Я служу Богу…
– Вы приказали убить тех женщин. … Вы их пытали. Вы вынесли вердикт. И мне вынесете.
Инквизитор вздохнул.
– Вот уже пятнадцать лет я состою на службе. Вот уже семь из них, я искал прислужниц Дьявола. И никогда во мне не возникало сомнение. Никогда, до сегодняшнего дня. Может, вы и не ведьма. Но вы встали на их защиту, поэтому логичным завершением данной ситуации будет… – мужчина не закончил фразу.
– Будет моё сожжение? – сказала Мадлен.
Инквизитор промолчал.
– Почему вы говорите со мной? Другую бы на моём месте, вы бы уже давно подвергли пыткам.
– Вы никогда этого не узнаете. Я не то, что вам, я себе в этом не признаюсь, – спокойно проговорил мужчина.
– У меня будет просьба…
– Какая?
– Когда стражник подожжёт под моими ногами солому, говорите что-нибудь.
– Зачем? – свёл брови инквизитор, пытаясь взглянуть в глаза танцовщицы.
– Ваш голос. … Он меня успокаивает… – на этой фразе Мадлен умолкла, опомнившись, ведь она говорит сейчас с инквизитором.
– Жак!
– Постойте, скажите, как ваше имя…
– Эдмунд Араго, – ответил мужчина. – Жак!
Вошёл этот Жак и уселся за стол.
– Вы признаёте себя виновной? – Эдмунд задал девушке вопрос.
– Признаю.
После этих слов в комнату вошёл большой стражник, закованный в железо, и схватил девушку за руку.
– Уведите, – холодно произнёс Эдмунд.
Мадлен бросили в темницу, приковав её хрупкие лодыжки к тяжёлым оковам.
Настала ночь. В келье догорала свеча, оставляя следы своего «плача» на столешнице деревянного стола, за которым сидел инквизитор. «Она солгала мне! Она ведьма, дитя тьмы, жена сатаны. Она ослепила меня своими чарами. Ослепила… О, Всевышний, помоги мне преодолеть это испытание. Она призналась. Да, она признала свою вину, она должна понести за этот тяжкий грех суровое наказание. Казнь. Она должна сгореть. Сгореть, чтобы я избавился от странных ощущений, которые завладевают моим телом и разумом. Телом и разумом…»
Раздался стук в дверь. Эдмунд вздрогнул.
– Да! – хрипло крикнул он.
– Господин Араго, – раздался низкий голос вошедшего стражника. – Вам письмо из консистории.
Эдмунд мотнул головой. Ему отдали письмо лично в руки, после чего стражник удалился. «Интересно. Что это им нужно?» – подумал инквизитор, слегка ухмыльнувшись.
«Эдмунду Араго, инквизитору *** Собора.
Уважаемый Эдмунд, все мы очень ценим вас и то, что вы делаете. До сих пор не было ни одного неулаженного вами вопроса. Но до нас дошли известия о том, что произошло на церемонии сожжения сегодня на закате. Так как мы полностью вам доверяем, у нас не остаётся сомнений в том, что сообщница этих ведьм уже поймана и приговорена к смертной казни.
При данных обстоятельствах, мы даём вам разрешение на приведение в действие смертного приговора без суда и следствия, ибо такая выходка не должна оставаться безнаказанной. Пусть каждый знает, что Святая Инквизиция справедлива ко всем, и что она не позволит никому вмешиваться в свою работу. Нас должны боятся. Это весьма не сложно. Особенно для вас, Эдмунд Араго. Когда-нибудь и вы займёте своё место среди нас и станете одним целым с консисторией и высшими судьями.
Кардинал М.»
Дочитав письмо, инквизитор кинул его на стол.
– Справедлива… – вслух произнёс он. – Да вы не знаете, что такое справедливость. Сидите там, наверху, да и считаете, сколько душ сгубили, – в сердцах процедил мужчина.
Но секунду спустя он опомнился: «Что это со мной? Они правы. Они же правы, да?.. Я никогда не сомневался в консистории. Я мечтал когда-нибудь стать одним из них… Странно. Это точно колдовство. Мой разум пьянеет… Я уже ничего не соображаю».
Когда расцвело и Собор осветлили тысячи ярких лучей, приговор для Мадлен был готов. На пергаменте стояло несколько печатей и подписей, среди которых самым аккуратным почерком было выведено Э. Араго.
Девушка сидела в холодной и сырой темнице, не зная, что ей делать. Умирать она не хотела, но и не жалела о сделанном. Если бы у неё был ещё один шанс, она бы поступила точно также.
«Может быть, это мой последний рассвет…», – мелькнула мысль в голове Мадлен, как ход её тут же прервал шум чьих-то шагов. Раздался скрип открывающейся двери, и в проёме появился инквизитор, который допрашивал её вчера.
– Мадлен Дюпре, вы приговорены Святой Инквизицией к смертной казни, – холодно сказал знакомый чарующий голос.
Кандалы девушки сильно натирали ножки, было больно даже стоять, но Мадлен выпрямилась и гордо расправила плечи.
– Подождите! – воскликнула Мадлен. – Я невиновна. Вы же знаете, я не ведьма. Моя вина лишь в том, что я вступилась за тех несчастных женщин! Отпустите меня!
– Как ты смеешь, ведьма, разговаривать со мной в таком тоне! – грозно проговорил Эдмунд.
Это был первый раз, когда мужчина позволил себе обратиться к девушке на ты. Это могло означать только одно: его разум признал в ней вину и был готов к жестокой расправе.
– Я прошу вас, именем Господа, пожалуйста, – чуть мягче сказала Мадлен.
– Как твой грешный язык смеет произносить имя Всевышнего! Ты сгоришь в аду!
– Подумайте же, если бы я была ведьмой, смогла ли бы я произнести имя Бога? Настоящим прислужницам демонов даже прикосновение к кресту или же святой воде зачастую приносит боль. Делайте со мной что хотите: обливайте святой водой, давайте в руки мне кресты и распятия, заводите меня в церковь, собор… что угодно… Я чиста перед Богом… и перед вами тоже, – уверенно сказала Мадлен.
Её слова настолько были убедительны, что уверенность инквизитора опять пошатнулась. Он находил в словах девушки долю правды. Но всё же, что-то было не так.
«Я ничего не понимаю. Почему я допускаю мысль о её невиновности? Почему я готов признать её прощённой и невинной душой? И, что самое важное, я думал бы так, будь она хоть тысячу раз виновна».
– Замолчи, – уже колеблясь, произнёс инквизитор.
– Я прошу вас, Эдмунд, не убивайте меня… – прошептала Мадлен, упав на колени перед мужчиной.
Почему она так сделала? Будь перед ней кто другой, девушка скорее бы плюнула тому в лицо. А ему?.. Никогда. Она была готова вечность проходить на коленях за подолом его рясы.
– Встаньте, – произнёс Эдмунд, в интонации которого появились те самые нотки, которые появляются лишь после того, как приходит осознание того, что перед ним находится равный ему человек.
– Прошу вас, – пытаясь дотянуться до подола, прошептала Мадлен.
– Встаньте же… – повторил мужчина, но девушка так и не поднялась с колен.
Тогда инквизитор приблизился к ней и, схватив её за руки, хотел поставить на ноги. Но из-за того, что лодыжки Мадлен были уже истёрты в кровь, она не могла устоять на ногах и поэтому упала прямо в объятия Эдмунда.
– Что? Вы не можете стоять? – не понимая, спросил инквизитор.
Но увидев кровь, мужчина всё понял, и, взяв Мадлен на руки, положил на жёсткую скамью. Трясущимися пальцами он нащупал пару ключей, которые у него были, и стал подбирать к замку на кандалах. Через некоторое время окровавленное железо валялось на каменном полу, а инквизитор, нагнувшись над девушкой, перевязывал её лодыжки.
– Отпустите меня, – опять произнесла Мадлен, когда был завязан последний аккуратный узелок ткани.
– Это не в моих силах. Ваш приговор был вынесен консисторией… – монотонно произнёс инквизитор.
Девушка резко приподнялась на скамье.
– Но вы же можете меня спасти. Я знаю, только вы способны на это… – по щекам Мадлен вновь потекли слёзы.
– Я…не могу…
– Но почему же? Вы… я… – начала заикаться девушка.
– Это не в моих силах… Прости.
Мадлен помотала головой.
– Тогда выполните ещё одну мою просьбу.
– Какую?..
– Защитите моего маленького брата. У него кроме меня никого нет. А после моего приговора он может стать жертвой разъярённой толпы. Вы же знаете, как никто другой, как важно мнение толпы… Она следит так, как сам Господь не в состоянии, она осуждает так, как на Высшем суде не судят, она убивает так, как не убивает Святая Инквизиция.
«У неё есть брат? Бедный ребёнок… Ему не будет житья здесь. Он станет изгоем. Толпа решит всё за всех, как и в моём случае».
– Как же вы правы, юная Мадлен… Знаете, почему консистория отдала приказ сжечь вас без суда и следствия? Потому что их власть должна остаться непоколебимой. Толпа… Она должна всегда находиться под контролем… Что будет, если консистория, судьи и кардиналы, Папа Римский потеряют своё влияние? А чтобы тебя уважали и, что ещё лучше, боялись, нужно держать всё в своём кулаке, притворяясь, что он сжимает священный крест.
– Тогда уходите.
– Что? – не понял Эдмунд.
– Уходите! Если вы не разделяете их мнения и их теории, то уходите. Человек должен быть свободным. Я горжусь тем, что я свободна. Ничто не помешает мне быть свободной. Я могу защищать тех, кто невинен, могу не принимать общественные устои. Я могу всё. И даже адское пламя не заберёт у меня мою свободу. Оно заберёт лишь плоть… А что такое плоть? Это всего лишь оболочка, обложка книги… Вы ведь всё равно будете читать хорошую книгу, даже если у неё не будет обложки?
– Вы слишком мудры для своего возраста, – сказал инквизитор.
– А вы слишком… – начала девушка, но не закончила фразу. – Это не важно. Так вы защитите моего брата? Он сейчас живёт один, в доме, недалеко от собора.
– Да. Я сделаю это ради вас.
– Спасибо. А когда казнь?
– Ничего не бойтесь. Я буду с вами до конца, – произнёс Эдмунд.
Настал день казни.
Мадлен вывели из темницы и привязали к деревянному столбу.
– Я спрашиваю вас последний раз перед лицом Господа и перед всеми этими людьми: «Вы признали свою вину, но раскаиваетесь ли вы в том, что служили сатане и поднимали мёртвых из могил? В том, что вы призывали вампиров и вурдалаков для того, чтобы навредить простым людям?» – инквизитор говорил эти слова наизусть.
Сколько раз он повторял их на протяжении этих лет, но ни разу ему не было так больно, как сейчас.
– Я не раскаиваюсь в содеянном, потому что я чиста перед Богом! Я не виновна, – спокойно произнесла девушка, смотря на мужчину в капюшоне.
– Именем Господа, я, наделённый определёнными правами Священной инквизицией, приговариваю вас, Мадлен Дюпре, к сожжению на костре! – сказал инквизитор с такой дрожью в голосе, что ему показалось, что все это заметили.
Пока стражник медленно подходил к желтоватой соломе, которой был устлан пол под босыми ногами девушки, Эдмунд повторял: «Прости, Господи, эту девушку. Открой перед её невинной душой врата Рая. И прости мою грешную душу, прости за то, что я вынес ей смертный приговор, подписал его и поставил рядом алую печать. Такую же, как и кровь всех ныне живущих на Земле».
Инквизитор в последний раз подошёл близко к Мадлен. Он поднял свои блестящие глаза на её изящный стан.
– Я прощаю вас, – Эдмунд прочитал по губам слова девушки.
– А я себя простить не смогу, – ответил он так тихо, что его слова донеслись лишь до слуха приговорённой.
– Письмо… – чуть слышно сказала Мадлен. – В темнице…
Инквизитор мотнул головой и, смахнув со щеки единственную слезу, отошёл в сторону.
Солома загорелась. Огонь затрещал под ногами Мадлен. Эдмунд последний раз бросил свой взгляд на её лицо: она улыбалась. Но эта улыбка не была злой или усмешкой, это было что-то особенное, никому неведомое и прекрасное.
Эпилог
Зайдя в темницу, где пару часов назад сидела Мадлен, Эдмунд нашёл под её платком небольшой пожелтевший пергамент. Откуда он у неё появился, теперь и останется загадкой.
«Мой инквизитор, как ни печально, меня уже поглотило красное пламя, искру от которого вы не смогли потушить. Не вините себя. Я всё понимаю. И хочу повториться: «Вы тот, кто сможет изменить этот мир. Вы – другой». И я рада, что так всё получилось. Ведь если бы я не услышала тогда ваш чарующий голос; если бы не вышла на сцену, то так никогда бы и не познала чувство, при котором сердце начинает биться при одной мысли о ком-то особенном, при одной мысли о вас… Я никогда бы не подумала, что буду готова проходить тенью за одним человеком. Но когда я встретила вас, то поняла, что готова. И что я хочу этого. Прощайте. Я буду ждать вас через много-много лет в райских садах, когда вы измените хоть немного этот жестокий мир и поможете моему братику Бобо. Он нуждается в вас больше, чем сейчас нуждаюсь я. Искренне ваша М.»
Дочитав письмо до конца, инквизитор расплакался. Мужчина не мог сдержаться. Его душу терзала жгучая боль от потери, от того, что он ей ничего не сказал, что он не сказал… не сказал, что тоже любит, что придёт в эти сады и найдёт её там, чему бы ему это ни стоило.
– Я воспитаю твоего брата, как своего сына. Я покину пост инквизитора и никогда не буду сидеть в консистории. Я начну новую жизнь, жизнь, которую я смог увидеть благодаря тебе, за что я благодарю тебя. Да упокоится твоя душа, ангел мой. Твой инквизитор.