Заткнись и подчиняйся!
Как уж там согласно картографии и фортециям Владивостока, но наш учебный отряд подводного плавания находился на… Дунькином Пупу. Так местные именовали сопку, на которую мы взобрались цыганским табором сроком на 8 месяцев. Дабы спуститься с вышеуказанного «пупа» через указанный срок военморами подводного плавания. Не ведомо, почему всё-таки именно мы, а вернее наша партия поставки оказалась в по сути идиотской и умопомрачительно смешной ситуации на плацу школы подплава. Нас выстроили в той самой «форме одежды», в коей мы изумляли горожан, свершая исключительно зрелищный переход, огибая неспешно, даже бравурно побережье бухты Золотой Рог. Это даже представить невозможно, а увидев, надорвать живот от смеха. Но попробуем описать хотя бы одного-двух эдаких залётных «гвардейцев» от «кутюр». «Лот»№1. На голове – не то танковый, не то авиационный шлем. Из-под обшлагов черной шинели, украшенных голубыми авиационными петлицами, выпячивается солдатская исподняя рубаха. Галифе от батьки Махно завершались кальсонами Яшки-артиллериста. Флотские прогары с ремёнными шнурками завершали «ансамбль». «Модель» шла сгорбившись, пряча озябшие руки в явно короткие рукава шинели».Лот» №2 «сувенирный» Он выглядел так: рваненькая лыжная шапчёнка «элегантно» торчала в районе ушей пограничной фуражки. Флотский бушлат без пуговиц, подпоясанный едва ли не бандажным поясом и рваный тельник под ним, галифе кавалериста (их почему-то было очень много, для выполнения функции брюк, случались и бриджи, но без подтяжек), сапоги кирзовые на борца сумо. Ко всему, «модели» сами довершали одеяние мелкими штучками-дрючками в виде некоего жабо или кашне из кальсон. Сопровождающие старшины и офицер шли поодаль от нас, да настолько, чтобы встречные не сочли их соучастниками. Но уж насмеялись-то они вдосталь. Ведь, по сути, мы были ещё гражданскими. И никакие уставы-приказы на нас не распространялись. По ходу дела мы сами отрывали у визави ту или иную деталь одежды, например на заднице. Так вот на плацу нас распределили по школам, а в школах – по ротам. К поименованным тут же подходили отрядные старшины и выявляли таланты. Столяры, художники, чертёжники (я подался в эту когорту, хотя был столяр-краснодеревщик, но потом сгодилось и это). «Таланты» освобождались от строевых занятий и НАРЯДОВ, в том числе от внеочередных, которыми впоследствии меня щедро одаривал наш старшина роты мичман Баштан. Его очень изумляла наша разница в образовании. Ему перепало до войны завершить 4 класса. И он, смакуя слова, говорил: «Шо, дуже грамотный?! А вот тебе, грамотей, наряд на гальюн дравить!» Но, к великому сожалению (а то может и неутешному горю) Баштана, признанного лучшим строевиком Владивостока (чем ужасно кичился мичман Баштан), его подопечный чудным образом уходил от наказания. Его надёжно опекал замначшколы ПО СЕКРЕТНОЙ части, и опальный «грамотей» преспокойно чертил схемы устройства АПЛ для наглядных пособий. Там же РЕГУЛЯРНО получал поощрения. Баштан долго вынести постыдное для его престижа (Лучший строевик!!) недоразумение не мог уже чуть ли не физически. И дошло до банальной драки при закрытых (им же) дверях каптёрки. Победила молодость и здравый смысл. То есть, я с двумя утюгами в руках, один из которых пустил в неприятеля. Таковой ретировался, но отнюдь не строевым шагом. После случившегося (а об инциденте не доложили мы оба) мичман ВООБЩЕ перестал меня замечать. Как, впрочем, и Петю Сапунова – лучшего рационализатора школы (тоже «дуже грамотный», студент Новосибирского университета, физик).Жаль, но его распределили в Обнинск, и наши пути разошлись. Но «Устройство АПЛ» и «Лёгководолазное дело» мы, «таланты» и «умники», посещали и сдавали, причем, только на отлично. Конечно же, не так всё было гладко и благопристойно. Вот хотя бы один случай «самохода», то есть самоволки буквально перед распределением по кораблям и частям. И было это в разгар купального сезона в бухте Патрокл. А нам, морякам, даже искупаться не давали. Идиотизм! Тем более что экзамены выпускные сданы…Идея!! На вешалах сушились робы старшин, одна была «главного». Её и втихаря «позаимствовали» на время. Одеваю робу, строю всех желающих и нетрусливых (то есть абсолютно всех 30 человек курса «Р»). Лопаты, метлы (шансовый инструмент!) берём «на плечо!». Я командую (выучка при Омском драмтеатре и «школа» Баштана): «Становись!», «Ррясь!», «Смир-рна!!», «Шаго-ом ма-арш!!» И пошли соколики по центру плаца, прямиком к воротам: «Эй, ЧМО, хрена едло разинул (это вахте КП), салага, мать твою! Открывай! Да не мельтеши! Так-то!» и, обращаясь к строю: «За-а-певай!» «И рясь, и рясь, два, три! Запевала, твою в глотку, спишь?» И запевала горланил: «За кормой бурун вскипает, в светлом зареве восток!! Раз- два!! Не частить!» И взвод химиков спускается куда-то вниз, как видно для работ на склады: «Главный повел, вроде из пятой роты!» – определился дежурный по КП. И лишь в одном его доклад был правдивым: «Повёл (якобы) главстаршина». Всё прочее под наветом известной на службе поговорки: «Инициатива наказуема». Излишняя суетливость, любознательность ни к чему хорошему не приводит: не любит это начальство. А главстаршина для матроса о-го-го какое начальство! А по сему «тырим» шансовый в бурьян. Часа через два-три, перед ужином, накупавшись вдосталь в бухте Патрокл и разобрав в траве «шансовый инструмент», мы протопали опять-таки по плацу как на смотре перед 1 мая. Робу с погонами главстаршины повесили где и была: она теперь оказалась в одиночестве…Знал бы её хозяин, куда его форма одежды гуляла во время «сушки». И ещё более того: кто в его робе отдавал честь патрулю. Патрульные из морской авиации были восхищены бравыми подводниками, пропечатавшими при «равнении на-ле-во!) строевым шагом. Знал бы начальник патруля и его подопечные, кому фактически (самовольщикам) отдавали честь! И был вторник августовского утра, когда нас в последний раз построили на плацу «Дунькиного пупа» Сугубо по доброй воле нас, пожелавших на Камчатку (там дисциплина помягче, но без увольнений), построили для выдачи документов об окончании Школы подплава №1 и по 1руб.05 коп за сутки на питание. «Пойдёте на лайнере «Советский Союз», на Камчатке вас встретят. Дисциплину соблюдать!» Это было последнее наставление майора Костикова нам, теперь уже настоящим подводникам (как нам тогда казалось).
Экипаж – мой дом родной!
«Советский Союз», а в прошлом – немецкий суперлайнер «Великая Германия» доставил нас на Камчатку за трое суток. Оголодали мы безмерно: кормили раз в сутки кашей. В дивизию АПЛ (а в ней и было-то по тому времени две субмарины) нас среди лета доставили на ледоколе «Вьюга». Скорее всего, из-за режимов «режимности», коими были утыкано тогда всё и вся. Высадили на пирс, построили и тут же зачитали приказ о соблюдении военной тайны. А тайной оказалось всё: где служишь, на чём служишь, для чего служишь и вообще – кто ты такой – нельзя ни писать, ни говорить. Дозволялось лишь сообщать, что просто СЛУЖИШЬ и номер воинской части. Потом повели на камбуз плавказармы. По правде, за все трое суток перехода на «Союзе» мы оголодали более чем изрядно. Здесь же было всё, чего мы и дома-то не видели никогда, разве что в ресторане. Кижуч, икра красная, масла СКОЛЬКО ХОЧЕШЬ, сгущёнка, буженина, молоко, мёд…К вечеру половина из нас лежали в санчасти. В принципе, совершенно элементарное расстройство желудка от переедания. Было бы чему удивляться. Зато в последующие посещения камбуза мы вели себя очень даже умеренно. Не почувствовать себя в экипаже как дома было просто невозможно: койки в один ярус, никто не орёт «Па-адъём!», а дневальный, будто между прочим вещал: «Команде, вставать…» Можно было сходить в туалет, умыться, побриться и вполне успеть на физзарядку. За завтраком никто ничего не делил, все ПРОСТО ЗАВТРАКАЛИ. Кто чего и сколько хотел. И всё равно чуть ли не половина снеди оставалась нетронутой. Но…Дисциплина поддерживалась как-то само собой. Без ругани и нарядов. Проспал подъём (кроме годков – им положено), – получи кружку студёной камчатской водицы за шиворот тельняшки, а зимой так и вообще выкинут в окно в сугроб. А уж снега на Камчатке наваливает до 3-го этажа казармы. Из такого сугроба к зарядке едва выберешься. А коли с кем законфликтовал, и дело дошло до «мужского разговора», причём визави твой одногодок по службе (!!) то пожалте: замполит привозит по мешку боксёрских перчаток чуть ли не еженедельно. Хватает. Но твоя благостная жизнь иссякнет, если вовремя не сдашь на самоуправление и устройство АПЛ (атомохода) с закрытыми глазами буквально. Вплоть до списания из экипажа и отмены отпуска на родину. Так что сами пришедшие из учебки упрашивали старшин «погонять» по отсекам. А «гоняли» нас на совесть. Предметом же особого шика считалось проскочить между трубопроводами под пайолами (металлический настил в отсеке). Эдакое мастерство достигалось после полусотни, а то и больше количества тренировок. Поначалу вылазили как черти из преисподней и голышом. Одежду с сапогами приходилось оставлять в трюме между труб: они мешали проползти по трассе вообще, не говоря уж о нормативном времени. И это был цирк: испытуемые орали, матерились, просили «пристрелить, чтобы не мучаться». Но старшины были неумолимы. Даже странно, но позже мы удивлялись своей былой нерасторопности и неуклюжести. В робе и сапогах за считанные секунды ужом проникали между труб через весь отсек. И это лишь толика изо всей НБЖ (наставление по борьбе за живучесть). Прошли десятилетия (!), а тело как бы помнит каждый изгиб или колено тех труб под пайолами. Такого же автоматизма нужно было обязательно достичь в ЛВД (лёгководолазное дело), специальности и т.д. Из нас заново делали специалистов, но уже 1 класса. Ехать в отпуск со 2-ым классом считалось юродством. И вот первый выход в океан. Как бы там ни было, а устройство лодочного гальюна мы, «салаги» экипажа, знали «на ять». Чего явно не доставало старшему лейтенанту Швыдько, корреспонденту гарнизонной газеты (настоящую фамилию и наименование газеты всуе поминать не будем), уж больно случай из ряда вон вонючий, хотя и не столь редкий. Вся беда в том, что старлей не возымел ко времени флотскую подготовку подводника, а тем более для участия в походе, пусть даже кратковременном: планировался недельный выход на стрельбы и совместную отработку задач с БПК (большой противолодочный корабль) и другими кораблями. Видно сочли излишним обучать «сапогового» офицера (сухопутного) в авральном порядке хотя бы основам основ: гальюн, камбуз, ЛВД и НБЖ (лёгководолазное дело и живучесть ПЛ) ради одной статьи «о героических буднях подводников». Швыдько первые сутки «будней» описывал всё и вся взахлёб, приводя своим солдатским лексиконом команду в гомерический хохот. Жаль, но никому не пришло в голову, что по неведению старлей может «отмочить» куда более гадостный номер. Чести экипажу это не прибавило бы, узнай начальство о случившемся на берегу. На вторые сутки похода корреспондент появился в центральном отсеке с вопросом: «Не подскажете, где у вас ТУАЛЕТ? Не особо озадачиваясь, кто-то ткнул пальцем во второй (жилой офицерский) отсек правого борта: «Да вот он!». Лишь позже дошло: коли назвал гальюн «туалетом», то об устройстве его он и понятия не имел. А там был эдакий баллон, который следовало продувать от «вонького добра» воздухом приличного давления. А внешне унитаз вполне схож с аналогом в поездах: нажал на педальку, и все дела. Так наш гость и поступил. В ту же секунду за шиворот его СРБ (спецодежда на АПЛ) вкатило всё содержимое баллона унитаза. В общем, до конца похода наш корреспондент никому не надоедал. Но след за собой он оставил хуже радиоактивного. Было и посвящение в подводники: пили забортную воду, но мы пили не из плафона, как это принято ныне, а из кружки типа пивной и с якорем. При демобилизации нам эти кружки дарили. А за свинчивание плафонов боцман наказывал на «вечную приборку»: где встретится ему нарушитель запрета, там тому и «шуршать приборку», а то и «Катьку ублажать». Последнее куда хуже. «Катька» весила килограммов под 150 и была отструганным чурбаном, оббитым старыми суконными одеялами. Конструкция имела 2-х метровую ручку. «Катькой» следовало делать движения «туда-сюда» по паркету и растирать мастику. И если боцман говорил: «Что, по «Катьке» соскучился?!», то нарушитель превращался в «агнца божьего». Ибо амурные дела с «катькой» требовали энергозатрат куда больше, нежели акт с её тёзкой по жизни. Так что палуба в казарме блестела всегда. А вот кувалду при первом погружении, в отличие от нашего бывшего Президента Путина, не целовали. Не усматривали в эдаких неписанных традициях идеологическую подоплеку строителей коммунизма, коими нас видело начальство.
Неужели: “С заходом в загранпорты?”
До прихода изрядного пополнения в наше соединение АПЛ за счёт субмарин с Северного флота, в автономные плавания ходили в основном дизельные ПЛ. Наша служба начала принимать разумные каноны. Хотя, скорее нам так казалось после муштры в учебном отряде. Где-то происходили «Тонкинские события», то бишь война во Вьетнаме, где «в результате атаки патриотов», «прошедших тропой Хошимина» взрывались прибрежные базы и хранилища сайгонских «приспешников империализма». Кто были эти «патриоты», и какой такой тропой они проникали в по сути американские базы, мало известно как тогда, так и поныне. Но позже и мы пошли по «Тропе Хо-Ши-Мина». Узнали мы, что буквально у устья бухты Авача стоят американские корабли. А ещё, уже без приукрас, СТАЛИ понимать, что «холодная война» может в любой момент «погорячеть» и даже очень. А подводники всегда были «целью №1» для противника. Говорили о вредоносных действиях теперь уже бывшего Главы Правительства Никиты Хрущёва. Кольцо баз НАТО быстренько замкнулось вокруг СССР. Всё длительней становились автономные плавания, всё больше атомных субмарин пополнения приходило к нашим пирсам. Прошёл слух, что будут набирать перегонную команду на какую-то новую плавбазу. И что эта плавбаза при кругосветке будет заходить в загранпорты. Слухи множились, наезжая друг на друга, а то и вовсе опровергались. Конечно же, хотелось попасть в эту самую перегонную команду. Ведь кругосветка не каждый день случается…Сколько вечеров проводили на сопке у костра, обсуждая возможности оказаться в загранплавании. Замполита ловили для «откровенной беседы» везде и всюду. В итоге только при упоминании о злополучной плавбазе, он буквально вопил: «Не знаю и знать не хочу ни о какой плавбазе! Кого надо, вызовут в Особый отдел КГБ!» Эта фраза чуть было не стоила бедолаге его должности. Оказалось, что весь наш трёп был предметом военной тайны! А нас чёрт понёс в КГБ: «А вот нам замполит сказал, что через вас можно попасть…». Ни меня, ни Валерки Зайцева и Сани Вахнина среди «ходоков» не было, возможно, это и решило нашу участь: нас зачислили в теперь уже не виртуальный, а самый что ни на есть реальный экипаж. Так что теперь мы сами стали носителями той самой тайны, которой так и подмывало с кем-либо поделиться. У всех троих уже был первый класс овладения специальностью. Из экипажей лодок на приём и перегонку супернового корабля отбирали лучших: для себя же, в конце концов. Об остальных кандидатах из надводников вряд ли можно отозваться аналогично. Их, как показалось, спроваживали с кораблей по принципу: «На тебе, боже, что нам негоже». Так что чуть ли не треть из «варягов» отправили восвояси, а то и на гарнизонную гауптвахту – «кичу».
Последняя автономка
Когда начали грузить провизионки и прочие цистерны горючки и питьевой воды, нам было ясно – даже на сколько суток идём. По банке сгущёнки на сутки на брата, либо бутылка вина на бачок – вот и вся арифметика. 10-12 бутылок на сутки. 15 ящиков – месяц похода. Вот и спрашивали у вахтенного: «Сколько пузырей сегодня загрузили?» 50 ящиков – автономка по полной программе. Ракеты в шахты грузили всей командой и ночью. Торпеды – днём, без маскировки. Дифферент на корму (лодка «присядает» на корму) и получай носовой отсек в аппараты и на стеллажи! Весь БЗ (боезапас) шёл с серьёзной маркировкой, без скидок на «авось». «Неужто дерябнется наша кучерявая мечта пройтись по морям-океанам воочию?! Так и закруглится наша служба между шпангоутом № А и № С в отсеке № Е? Хотя нас никто и не спрашивал: попал служить – не скули! Добавили и регенерацию, видно часть пустили свои же матросы на стирку: очень уж хорошо отстирывает любую робу! Хотя по военному времени такие «шутки» жестоко наказуемы. Ведь регенерация – это воздух в отсеке. Вот и выбирай: стирать или дышать. И единожды в предрассветную мглу мы неслись с сопки к пирсу на нашу К- 45. Бежали без разбора, кучей. Кто-то спотыкался. Падал, матерился. Старпом подбадривал, командир к.1 ранга Вереникин бежал, посмеиваясь неуклюжести некоторых матросов. Неизменно впереди мчался со своей машинкой секретчик. Суета в раздевалке СРБ (служба радиационной безопасности), и снова бегом уже на лодку через КДП (пост дозконтроля). По трапу вниз со свистом, едва касаясь поручней. Но, чуть коснувшись подошвами палубы центрального отсека, все пулей рекошетируют вправо – в кормовые отсеки. И лишь торпедисты, аккумуляторщики скачут к люку 2-го отсека. Занимают посты в 3-ем, центральном отсеке.
Проститься с Камчаткой
Собрали нас, как бы будущий экипаж плавбазы, на борту корабля царской ещё постройки – плавбазе «Нева». Стоявшей у стенки так долго, что попытка сдёрнуть её с подводного «Арарата» консервных банок чуть было не закончилась для старика потоплением аккурат посреди бухты Крашенинникова. Сотни глаз с берега затаив дыхание следили за попыткой команды «Невы» и трёх буксиров хотя бы водрузить посудину обратно. В конце концов, это им удалось. Нашу же таборообразную братию препроводили на буксире в морпорт. Там у стенки стоял уже знакомый нам белоснежный лайнер «Советский Союз», как нам сказали в первом рейсе на нём, это бывший репатриированный у фашистской Германии грузо-пассажирский корабль «Великая Германия». Хотя сами члены команды корабля утверждали, что первое название корабля всё-таки было «Адольф Гитлер», и его водоизмещение превышало 33 тыс.тонн. Так или иначе, но корабль был поистине величавым и впечатление производил неизменно поразительное. Тем более что больше в нашей жизни его видеть не пришлось. Говорят, что в последующие годы его сняли с трассы и приспособили под гостиницу во Владивостоке. Хорошо хоть так, а то ведь вообще могли пустить «на гвозди», то есть на металлолом. Не зря моряки считают, что у кораблей есть живая душа. Приняли нас на борт по широченному трапу и тут же разместили по каютам 3 класса: по 4 человека в каждую. Офицеры, разумеется, поселились в более комфортных условиях и совершенно не интересовались нашим благоустройством: «Не маленькие, чтобы сопельки утирать». Ну мы и «утёрлись» от души в ближайшем ресторанчике. Деньги у нас, не ахти какие, но водились. Тут будет вполне кстати вспомнить анекдот про увольнение на берег. Старшина построил претендентов и командует: «У кого с собой больше трёх рублей, выйти из строя!» Вышли около трети строя. Старшина вновь командует: «У кого меньше трёшки, выйти из строя!» Вышли оставшиеся. «Вышедшим разойтись к себе по кубрикам!». Разойтись, конечно все, но спросили: «А почему?» «У кого больше трёх рублей – напьётся. (Водка стоила 3 рубля бутылка).А с мелочью на берегу делать нечего!», – пояснил старшина. В нашей же ситуации у каждого было куда больше трёх рублей. Офицеры, а прежде всего замполит капитан-лейтенант Кляцкий, убедились в этом лишь к концу первого дня плавания. Замполит же наш очень даже напоминал знаменитого артиста Ролана Быкова: небольшой ростом и с изрядной залысиной. Узнав, что во вверенной ему команде ой какое ЧП (почти все поголовно захмелились «под жвак», сиречь – под завязку), каплей ринулся (а что толку!) усмирять пьянку. И сходу влетел в нашу каюту, где уже почивал на верхней кровати Федя Смыков, двухметровый гигант из боцкоманды. Цепи коечки надёжно удерживали мощный торс пассажира от падения даже при шторме. У Феди был «дых», как от полудесятка. «Встать!!», – истошно заорал на него Кляцкий. Но матрос храпел едва не за десятерых, периодически издавая тревожные звуки: «Э- ык! Бу-ык!» Жаль, но борец с алкоголизмом сигнал тревоги не распознал, и после очередного «Бу-ык-а-а» был с головы до пят облит содержимым желудка подопечного. Рыча и матерясь, пострадавший ринулся вон из каюты за помощью. Мы же принялись спасать перепившего бедолагу. Это было очень тяжело. Даже Корней Чуковский обмолвился по этому случаю, дескать «тяжело из болота тащить бегемота!». Но «бегемота» оперативно утащили в самую глухую каюту, а на его место уложили непьющего Серёгу Сазонова «метр с кепкой» ростом. И только прибрались, как каюта наполнилась офицерами, умеренно трезвыми. Замполит, жаждая сатисфакции в полном объёме, сорвал с мальца одеяло. Но команда «Вста-а-а» застряла в его горле: предполагаемый гигант превратился едва не в лилипута. Далее последовали нервные конвульсии каплея, с надрывными вскриками: «Где?! Где он, вашу в душу!!» Но все матросы в каюте молчали. Офицеры хохотали с надрывом. С тем и ушли. А Федя благополучно дослужил до ДМБ без единой (!) гауптвахты. На следующие сутки хода всё было тихо и чинно. Разве что, как бы мимоходом, через коридор наших кают прошмыгнёт гарсон, чего-то прикрывая фартуком. Ребята похмелялись, но в меру. А Федю Кляцкий не искал. Как видно опытные офицеры присоветовали «помалкивать в тряпочку»: себе дороже будет. А ведь дельно посоветовали, потому как ещё не раз до приезда в Николаев приходилось «помалкивать в тряпочку»: почти на каждой станции благостные родственники «кое-что» приносили в довесок к варёным курам, салу и колбасе. «Ан, за всеми углядишь! Абы от поезда не отстали», – успокаивал себя квази Ролан Быков. Тут уж сами матросы стали поддерживать «норматив» во избежание «потери доверия к массам»: после проезда станции оповещали теперь уже дежурного по кораблю офицера. Служба налаживалась. Хотя в Уссурийске всё-таки был анекдотичный случай. Там в киосочках в великом множестве продавали напиток «Медок». Офицеры как видно не ведали о качествах сего «нектара». Но в команде были ребята, употреблявшие сие снадобье на гражданке. Их резюме было таким: «Да, бражка это классная, на меду! Градусов 20 будет!» Так что офицерам этого напитка попробовать так и не довелось: всё раскупили матросы. Лишь на вторые сутки, когда песни всё ещё не смолкали из экипажного вагона, стало доподлинно ясно: напиток стоящий!
Париж, Париж… Приморье!
Есть притча, смысл которой в том, что созерцавшему красоту Парижа можно и умереть. Вполне может и так, в Париже быть не довелось. Но побывавшим в столице Франции есть смысл наведаться в Приморье, дабы не умирать ранее намеченного судьбой срока и не болтать нелепицу. Камчатка и Приморье или наоборот, да ещё Аляска могут так поразить человека, что он вовеки не захочет не то что умирать, а вновь и вновь любоваться красотами этих мест на Земле. Такое впечатление, что здешние края были экспериментальной мастерской Бога – творца природы. Флора и фауна джунглей и тайги как бы воссоединились, создав великолепнейшие ансамбли. Ели и пихты, уроженки сибирской тайги нередко обвивались тропическими лианами, а рядом с кедром соседствовал виноград. Были и такие божественные измыслы как корень жизни «Жень-шень», подобного которому нет на всём земном шаре. Бенгальские тигры и фазаны уживались с бурыми медведями и орлами. Роились пчёлы, и рос лимонник. В реках водились несметное количество рыб почти всех видов земных водоёмов, а то и вовсе уникальных созданий вроде Калуги – самой крупной пресноводной рыбы на Земле: до 200 кг. весом и длиной около 3,5 метра. Леопард и гималайский медведь соседствуют с кабаном и косулей. А озеро Ханка по своей уникальности и запасу пресной воды уступает только Байкалу.