… И дня того не возвратят века…
А. Яшин
Приходилось ли вам когда-нибудь о чем-либо сожалеть? Я имею в виду искренне, не на словах. Так, чтоб при одной мысли мороз по коже и глаза стыдно поднять, будто транспарант над головой…
Именно это и есть сожаление, когда наизнанку внутренность и жизнь наперекосяк. Но мы отделываемся фразами типа «мне жаль, что так получилось».
Мы слишком заняты собой. Так и живем — принципиальные, но снисходительные, великодушные, но бескомпромиссные. Порицаем и отпускаем грехи. Казним и милуем других…
А что вы знаете об упущенном времени? Вы задумывались над словом «опоздать»?..
Я часто смотрю в окна. В освещенные вечерние окна. Мне больше нечем заняться — время для меня остановилось. И я замечаю, что все люди заняты одинаковыми делами. Даже если кто-то ведет неравный бой с вечностью — пытается присосаться к ней, как рыба-прилипала — все равно все усилия сводятся к одному: утвердить себя. Свое право… на что?
У меня тоже были МОИ права. Неотъемлемые, перманентные. Я ими упивался, многократно преумножая в уме их значимость. Я питался собой, питался другими, пил и ел из ладоней мира, в котором высадили меня, будто на станции… нет. Высадили, будто растение. Так это слово прозвучит куда точнее. Растения, которые высаживают, не должны приспосабливаться. Под них приспосабливаются. Ибо от них чего-то ждут. На них возлагают надежды. То, что не сажается специально, вынуждено само для себя решать, почему оно существует, нужно ли это другим и в первую очередь ему самому. А если тебя высадили, то значит, решено…
Я был высажен и взращен заботливой интеллигентной семьей. Но потом мама и папа изволили расстаться, а мне, разумеется, было уготовано остаться с мамой. Которая через два года оказалась замужем за довольно влиятельным человеком по имени… важно ли это? Пусть вы будете знать его как моего отчима, а также спонсора моих пубертатных выпадов.
Отчим до нас был бездетным бобылем, если бобылем можно назвать «владельца заводов, газет, пароходов». Он лояльно ко мне отнесся, а мама вскоре сильно захворала болезнью всех богатых дамочек бальзаковского возраста. Она пропадала среди себе подобных куриц с гордым названием «бизнес-леди», параллельно застревая во всевозможных процедурных салонах, специализирующихся на отсосе жира, старости и денег. Короче, так я потерял и мать.
О моем родителе-педагоге я больше ничего не слышал. Подозреваю, что у меня есть сестра. Но уточнять уже не собираюсь. Да и раньше не было желания особого.
Лет в двадцать я решил, что от жизни нужно брать все. И первое, что подвернулось цыплячьей ручонке, была «дурь». О… я казался себе посвященным, когда Костик (назовем его так) притащил первый пакетик, и мы обоюдно его скурили в течение месяца. Мы лежали на веранде Костикиной дачи и философствовали, прерываясь на приступы идиотского смеха.
Потом, обдолбанные, мы поехали в клуб и чуть не попались. Но нам было чем гордиться: отпетые трейсеры могли завидовать нашей в ту ночь изворотливости и вездеходности, а то и летности.
После этого появился азарт. Мы с Костиком познакомились с парнем по имени Ник. Он работал кем-то важным в какой-то рекламной фирме, был едва ли не на десять лет нас старше и жил, казалось нам, полной жизнью светского льва. Да, зарвавшегося нувориша мы почитали за небожителя и, распахнув клювы, с упоением слушали о его похождениях. Ник предпочитал кокс, и нам казалось, что это неотъемлемый атрибут правильной жизни.
Сгорая от любопытства, мы следили за новостями от Ника. Как иконы были для нас фотографии с полураздетыми красотками, которые будоражили мужскую фантазию в образах неприступных дев с лоснящихся ароматных страниц глянца.
И однажды Костик принес…
Он потихоньку спер пакетик у Ника, а может, тот сам по доброте душевной угостил моего друга, но первая версия делала нас соучастниками, мафией, опасными ребятами, а лично Костика ставила на определенную ступень вседозволенности.
Мы долго не решались попробовать. Даже не могли в этом признаться — ни друг другу, ни самим себе. То «дела», то «родители нагрянули», то «в универе запара, ты ж понимаешь, бро»…
Но мы решились. Мы не могли отступать вечно, ведь прятать такое «добро» было рискованно, а вкус победы улетучивался с каждым следующим днем.
Мы встретились после учебы и поехали в Костикину пустую квартиру. Родители его были в тот момент на Багамах (я не шучу, именно там), а сам Костик уже давно жил отдельно от них на даче, что казалось ему определенной гранью самостоятельности. Поэтому риска быть пойманными мы не ощутили.
Хозяйским жестом распахнув двери, Костик вывел что-то наподобие «Прошу!», но сам первым шмыгнул в пустое помещение, проверил какие-то датчики и только потом зажег свет.
Нас, взволнованных желторотиков, совершенно не насторожил тот факт, что в запертой квартире довольно чисто, воздух весьма свежий. Нет, нас больше занимало то, что предстояло познать этим вечером.
Итак, мы расселись на мягких кожаных диванах, Костик перед этим придвинул столик, с которого также предварительно смахнул все лишнее — хозяйским жестом.
Воровато озираясь, Костик сунул руку за пазуху и достал священный пакетик. Я испытал нечто вроде экстаза — отлегло: дошли, не потеряли, сейчас, вот-вот…
Как зачарованный, я следил за трясущимися руками моего друга. Мы напряженно молчали, но скоро напряжения не останется, скоро мы покорим все вершины и звезды…
Костик рванул неподдающийся узелок зубами, легкое белое облачко выскочило наружу и чуть не осыпалось на ковер, но Костик вовремя подставил скрюченную ладошку и поймал драгоценные брызги. Не мешкая, мой приятель вдохнул капли своего счастья, но эффекта не почувствовал: слишком мала порция и слишком ненаправленное восприятие.
Все еще дрожащими руками Костик нарисовал на полированной поверхности нечто вроде рельсов, и мы как идиоты уставились на эти рельсы с разных концов столика.
— Я видел в кино, как это делается, — неуверенно проговорил Костик.
Он зажал ноздрю и…
— Ай!
Мы подскочили, едва не опрокинув столик, и как по команде обернулись в сторону звука. На пороге комнаты стояла девушка — девчонка лет семнадцати, тоненькая, с собранными в пучок волосами, без куртки…
Кретины! Мы не заперли дверь! Такова была наша общая первая мысль, но нет, зачем же чужой человек будет входить в незнакомую квартиру, да еще и раздеваться при входе.
— Ты кто такая? — Костик нашелся первым.
В полпрыжка он оказался возле девчонки, навис над ней, упершись ладонями в стену и не оставив пути к отступлению.
— Я Ира, я домработница! — испуганно пропищала девчонка, будто пытаясь вжаться в стену.
— Какая еще домработница! — Костик осатанел, мне даже показалось, что сейчас он ударит непрошеную гостью, но он, видно, даже не подумал, что так можно сделать, что это будет уместно…
— Я уже год здесь работаю, я после учебы прихожу убираться…
— Какого хрена ты лопочешь? Какая учеба? Кто тебя подослал?
— Меня Анна Стефановна наняла, я правда работаю! — в голосе жертвы слышалось отчаяние.
До меня стал доходить смысл происходящего. Родители Костика не поскупились оплатить услуги по уборке квартиры, наняли эту девочку, видимо, за гроши купив ее труд. Девчонка, скорее всего, была приезжая, мало ли таких, которые после учебы подрабатывают.
Но какие же мы придурки, что так халатно бросили входную дверь! Почему не заперлись изнутри, почему не оставили ключ в замочной скважине?
Взгляд Иры скользнул за плечо Кости — на меня, на стол… Костик тоже заметил это и отвесил жертве звучную пощечину:
— Куда смотришь, овца!
— Я никому не скажу, отпустите! — заливаясь слезами, произнесла Ирина.
Но Костик уже вошел во вкус. Он снова замахнулся на нее и снова я услышал звон:
— Молча-ать!
Ира уже ничего не говорила, просто тихо всхлипывала. Волосы растрепались, кофта задралась, ноги подкосились.
— Хорошо рассмотрела? Хорошо, я тебя спрашиваю?
— Нет!
— Нет? Так ты ближе подойди, овца тупорылая! — Костик схватил Иру за загривок и потащил к столику.
Я словно окаменел, просто стоял и смотрел, как мой ошалевший друг словно котенка тыкает Иру лицом прямо в наши рельсы.
— Так лучше видно? Лучше? Лучше?
Костик не заметил сразу, что девушка обмякла, перестала всхлипывать и просто уже безвольно елозила лицом по размазанному порошку.
— Стой! — я вдруг точно очнулся. — Она же не дышит!
Костик опомнился, отступил от Иры, которая осталась лежать на поверхности столика, неестественно вывернув ступни и свесив руки.
— Надышалась… — выпалил Костик и схватил себя за волосы. — Нам конец, понимаешь?
— Да не ной ты! — я впервые позволил себе подобный тон.
Опасливо приблизился, пощупал пульс — есть, но какой-то странный…
— Живая? — визгливо спросил Костик.
— Живая, что ей сделается. Под кайфом, кажется.
— Вот тварь!
— Нет, Костик, твари — это мы с тобой. А если ты еще не понял, скоро дяди в формах тебе это втолкуют. Что делать будем?
— Откуда я знаю! Думать…
Думать… Как вовремя, кретины! Думать они собрались. А на столешнице лежит полуживая девчонка — свидетель, между прочим, а еще — жертва немотивированного насилия. Сколько ей лет? Кому поверят — двум нарикам-мажорикам или девочке-потерпевшей? Сразу и не ответишь. Нарикам — не поверят, мажорикам — запросто. Вот только что скажут маменьки и папеньки? Будем ли мы еще к тому времени мажориками?
В это время Ира издала слабый стон, а Костик, услышав, подтолкнул ее носком:
— Ну-ка! — и уже обращаясь ко мне, заявил: — Надо с ней что-то делать.
— А что?
— Давай в притон сдадим? Я знаю одного…
Мне вдруг стало отвратительно-мерзко. Не до понтов сейчас, а этот ублюдок продолжал гнуть из себя мафиози, который знает нужных и сам что-то значит. Сопляк не перешибленный, выхухоль!
— Ты совсем рехнулся? — я пытался не орать, объясняя моему товарищу всю щекотливость ситуации и несуразность его предложения. Почти получалось.
Иру мы на всякий случай связали, в рот засунули тряпку, которой она, наверное, намеревалась вытирать тут пыль. И стали размышлять.
У моей матери была комната в коммуналке. Мы там жили, пока не стали повелителями жизни. Еще с отцом мы там жили. С родным моим отцом. Я помнил адрес — детская память цепкая. Я знал, где мама прячет ключ.
Комната пустовала с тех пор, как мы оттуда съехали. Это словно чулан нашей с мамой памяти, словно могила прошлой жизни. Заросшая быльем могила. Дыра в кипучей жизни коммуналок по соседству.
Я изложил свою версию развития событий, и Костик, не мигая, одобрил ее. Оставалось дело за малым — раздобыть ключ и доставить на место Иру.
Первое я взял на себя, второе поручил Костику.
Так страшно мне еще не было. И потом тоже — никогда. До сих пор не знаю, как сердце не лопнуло, пока я, натянув шапку по самый нос, спускался вниз, затем шел мимо домов — к остановке, потом ехал в трамвае, пересаживался на маршрутку, снова ехал…
Через три часа я был на месте, отпер дверь, вошел. В смрадном коридоре не было ни души. За дверями, плотно прижатыми к косякам, шла своя жизнь. Голосили вечерние телеканалы, ссорились, болтали по телефону…
Я застыл у знакомой двери — второй слева по коридору. Неуверенно прикоснулся, затем вставил ключ и повернул…
Затхлый воздух прошиб нос, заставил отшатнуться. Но я пересилил себя и вошел. Темно… лампочки нет. Я включил подсветку на мобильнике, осветил внутренность комнаты. Вот мой детский диванчик, вот мамина кровать-полуторка, вот стол, вот шкаф. Внутри давно мертвое варенье… Две банки. Еще банка с каким-то цементоподобным веществом… мед?!
На полу валялась резиновая собачка — вспомнился герой школьного произведения, забытый в заколоченном доме… верный старый слуга.
Виброзвонок заставил встрепенуться. Звонил Костик. Он был уже на подходе. Точнее, на подъезде. Он отзвонился Игорю, тот по дружбе согласился «подбросить его пьяную бабу домой». Игорь не из наших, но задницу рвет, чтоб прибиться. Взял с рук «Мазду» вот. Рулит.
Дотащить Иру, которая на тот момент уже была в сознании, но едва ли осознавала происходящее, до комнаты Игорь тоже помог. Я сдержанно поздоровался с ним, подождал, пока Костик его уведет, уложил пленницу на мамину кровать, снова связал ее, вышел и запер дверь.
Игорь и Костик ждали меня внизу. Оба курили, оба стояли со стороны пассажирского сиденья «Мазды». Игорь глупый, он не спросит, как я оказался на месте, почему я там был. Даже если такие вопросы возникнут в его голове, он их не задаст. А если задаст, то безоговорочно примет все, что наплетет ему Костик. Или уже принял.
На следующий день мы долго не решались поднять разговор. Первым набрался духу Костик.
— Не сбежит наша телочка?
Меня передернуло. Конечно, друг мой старается делать хорошую мину при плохой игре, но как-то больно фальшиво у него получается.
Я не знал, может ли Ира сбежать. Даже если ей удастся высвободить руки, телефон мы у нее забрали, дверь заперта, этаж у нас пятый, а соседи… Да кому когда было дело до криков о помощи! Тем более что контингент в нашей коммуналке подобрался изрядный. Классический синий.
— Надо бы проведать, — пожал я плечами. — Ты со мной?
— Проведать? Ты псих! Сдать надо ее, говорю тебе, пока не поздно! Ее там обработают — мама не горюй. Больше мы о ней не услышим никогда.
Вот идиот, хотел сказать я. Влип, так еще и нырять пытается.
— Нет, давай не будем волну гнать… — уверенности в своем родном голосе не услышал даже я сам.
— А что ты предлагаешь? — Костик шипел и прыгал перед моим лицом, как деревенский гусь на проселочной дороге. — Отпустить ее хочешь?
— А что такого? Мы ничем таким не занимались!
— Да ты что! Ты правда такой придурок или ударился? — он начал загибать пальцы. — Кокс нюхали — раз, ее заставили — два, в заложники взяли — три… Удерживаем с применением насилия — четыре! Тебе мало еще?
У меня внутри что-то слиплось. Дышать стало больно. Костик был чертовски прав — на этот раз мы конкретно накосячили.
— Давай подождем? — неуверенно добавил я.
Костик встал спиной к стене, отставив ногу в тяжелом кроссовке, и произнес:
— Давай. Пару дней. Не знаю чего, но подождем.
Ему было страшно. Его лихорадило почище, чем меня. Ведь «нужные связи» были у него, а значит, именно ему придется делать это…
Мне знакома была эта отсрочка. Мы уже так откладывали недавно одно предстоящее мероприятие. Может быть, стоило вообще его отменить…
На следующий день, в субботу, я все-таки решил поехать к нашей пленнице. Боже… я узнал, где в организме находятся поджилки. По вибрации нашел.
Я старался не издать ни единого шороха, пока поднимался по заплеванной лестнице. Мерзкий подъезд, мерзкий район… Еще один мерзкий человек в него забрел.
Перед тем как вставить ключ, я приложил ухо к облупившейся двери и прислушался. Тихо. На кухне не дерутся, в коридоре не собачатся, по полу до туалета не шаркают… Безопасно.
Я максимально бесшумно вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Так же тихо скользнул через оббитый порог, прикрыл за собой дверь, огляделся, затем крадучись приблизился к двери.
Я отпер дверь злополучной комнаты, спиной вперед пролез внутрь и заперся. Только после этого я позволил себе повернуться.
Ира сидела на полу — видимо, она сползла с кровати, когда пришла в себя. Ее глаза были широко открыты, но она не издала ни звука. Она не смогла развязаться, кляп тоже все еще был на месте. Мне стало страшно от ее пристального взгляда.
Я представил, что она пережила за эти сутки. Нет, я вру. Такого представить я не мог. Но попытался. Мне стало противно, и я постарался изобразить злого похитителя:
— Что ты на меня вытаращилась? — я подскочил к ней, замахнулся.
Ира не моргнула даже. Просто немного поморщилась и все так же смотрела на меня. Какие у нее были огромные глаза! Даже при таком паршивом освещении я различил их цвет — светло-карие, зеленоватые. И длинные редкие ресницы. В общем-то кукольные глаза.
Не моргает. Смотрит. А я не могу ударить. Я почувствовал, что она перестает меня бояться, и чтобы этого не допустить, все-таки отвесил дежурную оплеуху.
Ира часто задышала, но взгляда не отвела. Я сел на табуретку, я не знал, что сказать. Попробовать договориться? Объяснить, что все вышло случайно? Поздно. Видимо, Костик прав…
Такая мысль была бы допустима еще там, за порогом. Но здесь я видел человека, которого мы, зарвавшиеся подонки, держали в неволе и от которого хотели поскорее избавиться.
— Ты есть хочешь?
Ответа нет.
— В туалет?
Ответа нет.
— Ты знаешь, где находишься? — дурацкий вопрос, опять же без ответа.
Тут я почувствовал, что мы поменялись местами. Что время, когда ее интересовали какие-то ответы, прошло и настало для меня. А мое время не отвечать на ее полный непонимания ужас перешло к ней.
Может, она сошла с ума? От этого мне стало дурно.
Я заметил рядом с кроватью рюкзак. Ее рюкзак. Его нес Игорь, вслед за Костиком, который тащил Иру. Я молча взял рюкзак и вытряхнул его содержимое на пол. Кошелек, ключи, косметичка не привлекли моего внимания. Но вместе с ними выпало еще два предмета — блокнот и флешка. Вот они-то меня и заинтересовали. Так же молча я подобрал их и направился к выходу.
Тут нервы у пленницы сдали. Издав пронзительный звук, она дернулась за мной, но упала, ударилась лицом о грязный пол и гулко зарыдала. Я вышел прочь.
Дорога к выходу не показалась мне сложной. Я был будто в обмороке, и меня практически ничего не интересовало. Трофеи — флешку с блокнотом — я спрятал во внутренний карман своей куртки. Решил, что вечером посмотрю, есть ли там что-то интересное.
Дома меня ждал накрытый к обеду стол. Все как обычно. Отчим, мама… почти без разговоров. Ничего нового ни у одного. Однако моя молчаливость, судя по всему, как-то особенно выделялась. Я ел, опустив лицо в тарелку, не разгибая шеи.
— С тобой все хорошо? — дежурно спросила мама.
Да какое тебе дело, хорошо со мной или нет, все хорошо или что-то пошло не так в моей не интересной для тебя жизни??? С пониманием этой истины я жил уже много лет, но до этого дня не придавал ей особого значения. У нас рынок: они мне — деньги, а я не путаюсь у них под ногами. Все просто.
Однако я кивнул.
— Выглядишь не очень, — прибавила мама, возвращаясь к своей порции.
Я пожал плечами, не меняя положения туловища. Как же она взбесила меня в этот момент! А что, если бы меня переехал трамвай? Она намеревалась отделаться этой же репликой? Или они оба думали, что я бессмертный? Что со мной по умолчанию ничего случиться не может?
Я выронил ложку. Она звякнула о край тарелки, отскочила и звякнула уже об пол.
— Да что с тобой сегодня? — раздраженно спросила мама. — Поменяй ложку, ради бога! Не ешь с пола!
Я вскочил. Аппетит пропал окончательно.
— Спасибо, я наелся.
Не обращая внимания на их возмущенные окрики, я удалился к себе и заперся изнутри. Бесят. Бесят неимоверно.
Я вспомнил, что раздевался на ходу — куртка валялась у меня на кровати. Очень кстати. Я сразу полез во внутренний карман и извлек из него блокнот и флешку.
Первая страница блокнота была заполнена — милая девчачья блажь. Все равно при потере никто не кинется возвращать тебе твой блокнот. Это, скорее, просто страсть ко всякого рода анкеткам. Что ж, теперь я знал что-то об Ирине. Еще одна бесполезная информация в копилку памяти.
Я полистал блокнот. Там было несколько контактов — на буквенных страничках, а дальше начиналась чехарда. Какие-то наклейки, какие-то стихи, какие-то записи незнакомым почерком — пожелания от разных людей… Я перевернул блокнот, открыл его с обратной стороны и не ошибся. Там тоже были заметки — что-то вроде органайзера. Последняя датировалась завтрашним днем и называлась «квартирник». Под крупно выведенным словом располагались адрес и время мероприятия. Завтра в три часа. Что ж, буду знать.
Больше ничего интересного.
Настала очередь флешки. Я отбросил блокнот и включил компьютер.
Пока комп грузился, я внезапно для себя задумался. Запись о предстоящем квартирнике предстала передо мной в ином ракурсе. Я представил, что все сложилось бы не так, что сегодня Ира не лежала бы в богом забытой комнатенке, а занималась обычными делами, попутно готовясь к завтрашнему. Как много люди планируют, как много с ними происходит… Сколько в мире ежедневно меняется планов, откладывается или отменяется встреч…
В этот момент система издала нужный звук, возвещающий о начале работы. Я воткнул флешку и окунулся в ее содержимое.
Там были фотографии. Много, очень много фотографий. За несколько лет. Видимо, Ире больше негде было их хранить.
И не было ни одной, не заслуживающей внимания, ни один снимок не просто не повторялся, но и даже не напоминал предыдущий.
В одной папке лежали фотки из похода. Палатки, костер — все как полагается. Смуглый мальчик с гитарой обнимает Иру. Оба счастливы. Во второй папке Прага. Залитый солнцем город. Простая прогулка. А меня таскали по музеям и ресторанам.
Скейт. Много скейта. Смуглый мальчик на доске. Ира — болеет. Опять прогулка — после заезда, наверное. Родной город на этих фотографиях выглядел другим. Более теплым.
Случайные люди. Они не знали, что их фотографировали. Ребенок с мыльными пузырями в парке, старушка, что продает цветы у перехода, мальчишки-музыканты, целующаяся парочка…
Дома. Осень в отражениях стекол, луж, витрин. Листва на дороге, листья в фонтане.
Армейские проводы. Мальчик в форме, обритый. Ира щурится, то ли от солнца, то ли от слез. Поезд, перрон. Эмоции. Женщина плачет — наверное, мать новобранца.
«Молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели…»
Я вспомнил, что мои родители познакомились, когда тоже жили в палатках, а до свадьбы ходили в горы. Даже фотографий не осталось. Отец забрал их, когда уходил. Только в памяти сохранилось, как я их смотрел в раннем детстве.
Получается, у них был зеленый вагон! Получается, что только мне его не досталось?
Я жадно смотрел Ирины фотографии, каждую хотел сохранить в своей памяти, как те, что видел в детстве. Мне будто хотелось догнать свой зеленый вагон, запрыгнуть на подножку, но у меня не было билета на этот поезд, меня ждал бизнес-класс самолета и элитное такси в пункте назначения.
Вот предыдущий квартирник. Бедненько, но весело. Чай в одноразовых стаканчиках, печенье, пиво и орешки. Деревянные советские окна на заднем плане. Кто-то сидит на полу — стульев всем не хватило, а диван занят под завязку, даже спинка и подлокотники. Ира улыбается…
А мне было досадно. Я увидел то, что ни за какие деньги ни один отчим мне бы не раздобыл. Я вдруг неистово захотел попасть в зеленый вагон, не обращая внимания ни на чьи удивленные взгляды.
Что ж, у меня был шанс это сделать…
Я снова взял блокнот, отыскал адрес. Я буду там завтра во что бы то ни стало. Я проживу один день, как на фотографиях. Я догоню то, что выставила за порог моя мать. Это будет по-настоящему, решил я тогда. Вероятно, это была очередная блажь в моей взбалмошной цыплячьей головенке, но я был уверен в твердости своего решения. И будь что будет!..
Ровно в полдень я выдвинулся к месту. Отключил телефон, оделся как можно непритязательнее. Мне казалось, что внешнего вида достаточно, чтобы быть принятым за «своего». Так же рассуждал и Игорь, когда пытался влиться в нашу мажорную тусовку.
Уже у самой двери я сдрейфил. Мне казалось, что-то во мне выдает меня, я чувствовал себя волком в овечьей шкуре перед взглядом пастуха. И я тоже чуть не взвыл. Но отступать было жаль, жаль даже тех надежд на зеленый вагон… И руководствуясь принципом «лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть», я нажал кнопку звонка.
Мне открыли быстро, видимо, там ждали кого-то. Я понял это по растерянному выражению лица девушки, которая секунду назад улыбалась.
Я сдержанно поздоровался, и меня впустили.
— А вы как нас нашли? — задала вопрос незнакомая девчонка.
— Ира… — я решил идти ва-банк.
Собравшиеся занервничали, на меня со всех сторон посыпались вопросы. Давно ли я знаю Иру, когда в последний раз видел, знаю ли, что она пропала несколько дней назад, телефон недоступен, никому не звонила. Вроде ушла на работу, с тех пор — никаких вестей…
Я врал на ходу, красочно описывая детали знакомства с Ирой. По-моему, мне удалось правдоподобно изобразить смятение от известия, что Ира пропала. Во всяком случае, меня скоро оставили в покое и занялись собственно тем, ради чего все собрались.
Кто-то разливал чай, кто-то раскладывал печенье по тарелкам. В углу настраивали гитары. Остальные, кто был свободен, подтаскивали стулья, раскладывали по полу подушки. А люди продолжали прибывать. Их было много, но все были друг с другом знакомы. Незнакомцем здесь был только я.
Я устроился в углу дивана, и вовремя: мест всем пришедшим не хватило даже и на полу.
Все началось где-то через полчаса, чайник за это время закипал дважды.
Я с трудом подавлял дурацкую привычку поправлять то и дело прическу, старался вести себя как можно проще. Я потягивал чаек из пластикового стаканчика, заваривал в целях экономии свой несчастный пакетик раз шесть. По мне изредка скользил чей-то взгляд, но нежеланным гостем я себя не почувствовал.
На гитарах играли двое. Один был бардом, а второй аккомпанировал ему. Исполняли по очереди собственные композиции и каверы на отечественный рок. И черт знает… Я поплыл. Я проникся атмосферой, время замерло для меня. Теснота диванчика, душное помещение, голоса, подпевающие знакомые мотивы…
И один, всего один отложился в моей тусклой памяти. Я не запомнил толком слов, только какие-то обрывки. Это была как раз таки авторская песня, потому что услышать ее еще где-то мне так и не довелось.
…Для вас всего однажды будет шанс,
Один лишь шанс, чтоб все начать сначала,
Когда б старуха в балахоне ни пристала,
Вы не забудете про тот последний шанс…
…Дать руку помощи и не подать руки
Тому, кто за спиною прячет цепи…
…Спешите что-то новое постичь,
Не тратьте свою жизнь на торможенье!
Не разорвется с лучшим другом нить…
Мальчик с гитарой высоким тенором вывел ее, а я понял, что не могу больше сидеть. Рывком я подскочил, долетел в секунду до двери. Неверное, они смотрели удивленно, но что мне было до них…
Уже подбегая к остановке, я набрал Костика.
— Надо поговорить с девчонкой.
— Ты что собрался делать, м#$&к? — послышалось в ответ. — Ты совсем рехнулся, кретин недобитый?
Я молча слушал, как заходится в истерике мой бро, а потом, когда поток кала в мой адрес иссяк, просто нажал на сброс. Я был на полпути и сворачивать только потому, что у моего бесценного дружка сдали нервы, уже не собирался.
Это было, может быть, первое мое автономное решение. За спиной не было друзей, родителей. Была только подслушанная музыка и подсмотренная чужая жизнь.
Я, окрыленный, влетел во двор и тут же едва не споткнулся. У того подъезда, куда мне предстояло зайти, стояла машина милиции, было много людей. Я сбавил ход и осторожно приблизился. В глаза бросился кусок полосатой ленты, который трепался на ветру. Люди стояли кучками, хотя на что они могли глазеть, я так и не увидел — место, обнесенное лентой, было уже пустым.
Потом я стал улавливать звуки.
Что случилось-то? Да девчонка с окна выскочила. Наркоманка, что ли? Да нет, вроде… А чего ж выскочила тогда? Документов при ней не было. А сама же где? Увезли пять минут назад, поломалась сильно…
В этот момент поломалось все. Все, чем я успел подышать за свою относительно недолгую жизнь. Один из правоохранителей, вышедших из подъезда, уронил на меня взгляд.
И я сорвался с места, хотя знал, что бежать мне больше некуда. Часы сломались, время ушло без меня. За углом я выбросил телефон, натянул капюшон пониже.
Первой мыслью было искать больницу, а потом ворваться и умолять… О чем?! И я сбавил ход. Некуда спешить…
… Все огни города горят по-разному. По-разному смотрят люди, нет похожих глаз. Много чего не бывает на свете. Меня тоже не существует.
После нас остаются следы. И мой след уперся в стену дома, где я провел детство.
Город тоже может быть разным. Нельзя знать его. Можно только открывать, как человеческую душу. Только не каждому будет это интересно. Поэтому навсегда для вас останется неоткрытой душа, скажем, бездомного глухонемого Васи.
Май-июль 2014 г.
* * *
Спешите делать добрые дела!
А. Яшин
Спешите делать добрые дела,
Спешите делать их, во что бы то ни стало,
Когда б необходимость ни настала,
Спешите делать добрые дела!
Для вас всего однажды будет шанс,
Один лишь шанс, чтоб все начать сначала,
Когда б старуха в балахоне ни пристала,
Вы не забудете про тот последний шанс.
Спешите снять тяжелые замки
И улететь из тесной клетки к цели,
Дать руку помощи и не подать руки
Тому, кто за спиною прячет цепи.
Спешите что-то новое постичь,
Не тратьте свою жизнь на торможенье!
Не разорвется с лучшим другом нить
Покуда вы идете на сближенье…
25 мая 2014 г.