Военизированный автобус с решетками на окнах остановился во дворе колонии. За ним со скрежетом закрылись ворота. Дверь автобуса отворилась и оттуда по одному стали выходить молодые ребята от восемнадцати до двадцати пяти лет. Все они являлись осужденными.
Четвертым вышел Пьер, и сверкающее солнце, зависшее в центре неба, ослепило его. Он вытер ладонью пот, выступивший на лбу, и обратил внимание, что из присутствующих здесь охранников на него никто не обращает внимание. Молодые люди выстроились в один ряд, хотя команды никакой не было, затем, так же по одному, двинулись внутрь корпуса, как будто каждый из них знал, что ему нужно делать.
Пьер двинулся следом за цепочкой, проходя мимо бесстрастных окружающих его лиц и, когда очутился внутри серого здания, увидел, что там еще больше народу: все молодые парни сидели на корточках вдоль коридора и возле камер, где, как казалось бы, они должны находиться.
Люди в форме проходили мимо, не делая никому замечаний, погруженные в собственные раздумья. Цепочка остановилась и как-то сразу распалась. Ребята разошлись в разные стороны коридора и разбились по кучкам.
К Пьеру подошел незнакомый парень, поздоровался и сказал:
– Новенький, да? Если не будешь лезть, куда ни попадя, они тебя не тронут. – Затем, переминаясь с ноги на ногу, спросил: – Есть закурить?
Пьер покачал головой.
Парень недовольно хмыкнул и отошел в сторону.
Пьер огляделся вокруг и удивился, что никаких указаний не поступает.
Неожиданно для самого себя он подошел к охраннику, сидящему за журналом на посту.
– Что нам теперь делать? – спросил его Пьер.
Охранник недовольно взглянул на него, но ничего не сказал, снова уставился в журнал.
Пьер отошел к самому входу и посмотрел на реакцию охранников: двое оживленно разговаривали друг с другом; сидевший за журналом продолжал читать.
Пьер спокойно вышел из корпуса.
Здесь стояло четыре охранника, и все они смотрели себе под ноги, словно всматривались во что-то или призадумались.
Он прошел мимо них, мимо автобуса, вот он уже стоял возле башен и железных могучих ворот.
Он свистнул.
Высоко в башне тихонько свистнули в ответ, но с насмешкой.
Пьер посмотрел на высоту башен, ворот и стен, окружающих колонию, и двинулся вдоль левой стены, обходя таким образом весь периметр, главный корпус. И пяти минут не прошло, как он оказался за его дальней стеной, где не было башен, но продолжительная стена вдруг прекращалась, и заместо нее тянулась худенькая изломанная изгородь длиною в пол человеческого роста, перемахнуть которую ничего не стоило.
А за изгородью тянулось огромное поле с пышной сочно-растущей травой и благоухающими цветами. На поле стоял какой-то старик и пас коз.
Он увидел Пьера, застывшего на месте, и помахал ему.
– Эй, малыш!
В душе Пьера возникло мучительное чувство, которое он не успел забыть, мучительное чувство, что дома его ждет семья, друзья, – все-то любимое, от чего по воле судьбы его оторвали. Он увидел прекрасный луг, добродушного старика и милых пасущихся животных, изгородь, что напомнила ему дачный домик, где он проводил время со своей бабушкой, когда был еще совсем маленьким.
Ему вдруг захотелось подойти ближе и поговорить со стариком, объяснить ему, что его приговор нечестен, что его отправили сюда незаслуженно, по ошибке, что он никогда не совершал преступления.
И думая так, он уже стоял возле изгороди, и старик тоже начал подходить ближе, как неожиданно позади Пьера раздался громовой возглас:
– Стоять! Стоять, я сказал!
От внезапности крика он вздрогнул и резко обернулся.
Почти бегом для своей неуклюжей комплекции к нему спешил начальник колонии, толстый полковник, а за ним следом трусил огромный бульдог, высунув из чудовищной пасти язык.
– Стоять на месте! Немедленно на колени, руки за голову! – вскричал полковник.
Пьер с повиновением опустился на колени и сложил на затылке руки в замок. Но он не смотрел в накаленную от жары землю, он смотрел – в глаза старика, столь сочувствующего ему в эту минуту.
Он увидел, что лицо старика очень смягчилось, он стоял на другой стороне изгороди и хотел что-то произнести, но не решался.
Полковник стоял за спиной Пьера и тяжело дышал. Он с кем-то связывался по рации.
Огромный же бульдог навалился лапами на плечи Пьера и стал облизывать его уши и шею.
И может быть это, а может быть, то, что старик, смотря на эту картину, чуть ли не плача, заставило Пьера отвернуть взгляд и крепко стиснуть зубы, заплакать самому от невероятного абсурда: неумолимого и странного круговорота судьбы.