Отношения с женой были закончены. Мы развелись. Я оставил ей отремонтированную квартиру, мебель, ковры-мовры и переехал в другой район города. Теперь мое холостяцкое жилье располагалось на втором этаже нового дома. А на первом круглосуточно работало кафе «Узбекская кухня», что было как нельзя кстати. Ко мне часто приходили друзья-подружки, и мы в любое время подкреплялись свежим шашлыком, самсой, пловом, запивая калорийную пищу любимыми напитками. Очень скоро я подружился с директором кафе, и мне был открыт бессрочный кредит.
Жизнь наладилась, и я думал: «До чего же прекрасна свобода! У меня есть все: здоровье, друзья, девушки, еда, вино! Иногда, правда, не хватает деньжат, но это дело наживное – сегодня нет, а завтра есть. Кстати, насчет женщин. Не хвалясь, скажу, что в них я знаю толк, и к тридцати пяти годам, по мнению друзей, стал очень разборчивым и даже привередливым, на что я им всегда отвечал: «Имею право».
Как-то раз, в теплый весенний вечер сидели мы с другом на балконе, пили «Хванчкару», общались, и он ненароком похвалился, что познакомился недавно с изумительной девушкой, юной, нежной (просто – пэрсик).
– А подруга у нее есть?» – стандартно спросил я. Через пару дней Толян пришел с «пэрсиком» и ее подругой, которая сразу же мне понравилась. Таких юных красавиц поэты Древнего Востока сравнивали со свежей, только что распустившейся розой.
Быстренько был накрыт стол, на котором появилось все лучшее из меню низлежащего кафе, и началось активное обольщение молодых козочек, глядя на которых, просто слюнки текли. Толик был в ударе. Анекдоты сыпались как из рога изобилия. Девичий звонкий хохот был слышен за версту, и даже галдеж в кафе приутих. Я представил себе, с каким заинтересованным напряжением присматриваются и прислушиваются посетители кафе к нашим распахнутым окнам.
– Все! Есть контакт! – улучив момент, шепнул мне Толик.
Он мог этого не говорить, и так все было ясно. И я, чтобы закрепить успех, решил рассказать про своего школьного друга Сашу, приколиста, каких свет не видал!
– Пять лет до окончания школы я с Сашей учился в одном классе. Он был талантливым и артистичным парнем! Казалось, он умел все! Пародировал учителей, знаменитых артистов, мог говорить голосами политиков, копировал повадки и телодвижения животных. Ни у кого не было сомнений, что он станет знаменитым комиком. Но особенно хорошо ему удавалась роль дебила, в которой количество импровизаций было неисчерпаемым. Излюбленным местом представлений молодого дарования был городской общественный транспорт. Замечу, что уже тогда, на заре своей карьеры, Саша работал не бескорыстно. С небольшой группой старшеклассников он отправлялся на остановку, четко договорившись, что во время его «работы» никто из нас не посмеет не то, что заржать, а даже улыбнуться. Нарушивший договор немедленно платит штраф – 1 рубль (пять кружек пива, или бутылка «сухача»).
Итак, артист заходит в трамвай. Лицо его искажается ужасной гримасой тупоумия; глаза страдальчески-безумно выпучены, один глаз больше другого, нижняя губа безобразно отклячена, и с нее тянется на рубашку слюна.
– Ваш билет! – Неожиданно, со спины, чтобы застать врасплох, обращается к Саньку хитроумный контролер.
«Дебил» громко пукает и неловко, как зомби, поворачивается к контролеру лицом. Женщина брезгливо шарахается от больного юноши и пятится к выходу. Какая-то сердобольная бабуся протягивает Саше десять копеек. Он трясущейся рукой берет монетку, дергает левым плечом, залихватски отбрасывает чубатую голову назад, затем делает подбородком дугообразное движение вправо-вверх, как Джигарханян в «Неуловимых мстителях» и мучительно моргает обоими глазами.
Кто-то из нашей компании не выдерживает и ржет. Мы быстро выметаемся из трамвая, штрафник отдает артисту рубль, и талант со своими поклонниками направляется к пивному ларьку.
Все это я рассказал и в меру своих скромных способностей (кроме пука) попытался изобразить. Успех был – колоссальный! Девчонки катались от хохота! Мы с Толяном думали, что не уймем их. И вдруг сквозь смех (как обухом по голове!) моя девушка воскликнула:
– Так это ж мой папочка!
– Какой папочка? – спросил я.
– Да отец! Отец мой! Александр Николаевич!