Он стоял на краю обледеневшей дороги, из которой тут и там торчали огромные ледяные глыбы и просто немыслимых размеров сосульки, впившиеся в снежную кору Ледяного Пути. Он только пришел в этот мир, но уже дышал уверенностью и здравой наглостью.
Он поправил черный блестящий костюм, сидящий на нем как влитой и, закрыв глаза, ступил на свой жизненный Путь. Тут же упав, он с оглушающим свистом понеся вниз.
За краем Пути мелькали страшные образы, но там было темно и непроглядно, а внизу зияла страшная черная бездна.
Он испустил дух, во время полета перевел дыхание и, неслышно крикнув, так как в Царстве Дорог все было неслышно и пустынно-удушающе, упал в огонь.
По краям Пути появились пламенные мелкие бездны, вертящие свои судьбы по верхам и низам. Черные дыры пламени навевали на него все новые и новые грешки…
В огне его костюм сиял черным благородным блеском в своем полном, незыблемом, объемлющем величестве тирана. Он жутко и приятно засмеялся басом-профундо, но тут неги закончились.
Он вступил на Путь воздуха.
Прекрасный черный костюм из грехов снесло напрочь, тот дважды сделал кульбит в непонятном воздушном пространстве и закричал от боли, резко режущей глаза резкими ударами беспространственного, взревел в ужасе и вместе с почти целостным потоком всеобщего сознания влетел вперемешку с черным пеплом своего рокового одеяния в Долы Земли.
Тут он перестал быть чем-то невесомым.
Он упал на твердую почву, распростер руки и начал целовать землю и растения. Тут сверху раздался шум.
Он поднял голову, поправил непонятно откуда-то взявшиеся очки из благородного отлитого базальта, через которые каждый из нас порой смотрит на мир, представляя его жутким и безрадостным, и раскинув руки, предался беспощадной воле случая.
Он ничего не делал, почему-то опять витал (ах, превратности судеб человеческих, как всегда НЕПОНЯТНЫХ!) и отдался воле случая.
В этот миг он оказался в мягком кресле, бренные очки куда-то исчезли.
Неопределенность сгинула вон, как будто ее и не было. Он был в зеленой тунике, приятно нежащей сердце своим шелковым бархатом перевоплощения, в большом количестве, имеющемся в Доме Божьем.
Он поднялся и взглянул в витражное окно непонимания, где шел ласковый дождь, словно Господь смеялся над нашими грехами, смеялся сквозь слезы, но ласково, со всей вселенской любовью, потому как по-другому просто не может, и так будет смеяться всегда. И всегда в Доме Божьем будет идти ласковый дождь. И этим все сказано.