– Я хотел создать что-то большое. Привести людей к тому, чтобы положить начало освобождению… Революция… странное слово… звучит почти как эволюция, никогда не задумывался, но означает совершенно другое… – сказал он, прислонившись к холодной кирпичной кладке плечом.
Другой сидел на стальной скамье, которая служила и постелью, ответил:
– Завтра расстрел. И главное, им будет все равно, на что похоже это слово…
Первый, что говорил, спрятал руки в карманы своего поношенного пальто и свел их вместе, защищался от холода, проникающего через решетчатое окно камеры.
– …Недолго осталось, – сказал человек на скамье, –
меня могут расстрелять позже. Но вас – на рассвете.
Послышался звук шаркающей одежды о каменную кладку, – человек у окна изменил позу. Теперь он стоял, держась обеими руками за металлические прутья, на которых падал в ночи бледный свет месяца.
Он смотрел в темноту, в небо, туда, где горели звезды.
– Они расстреляют всех, – сказал человек у окна, – и тебя, учитель.
Учитель поднял полные тревоги глаза, привстал:
– И в этом можно быть уверенным?
– Да, – ответил другой, – Вы умный человек и поддерживаете взгляды республиканцев.
– На рассвете? – тихо спросил учитель.
– На рассвете, – ответил человек у окна, – уже недолго осталось. – Он процитировал слова, сказанные другим.
– Но я никого не убивал, – сказал учитель, – и пальцем мухи не обидел.
Человек отошел от окна и присел у противоположной стены, всматриваясь в лицо учителя, словно в лицо призрака в лучах лунного света.
– Я убил пятерых, – сказал человек у стены, – двоих в начале года, еще троих – на городской площади. Но для них я не представляю большой важности, всего лишь солдат. Но Вы, учитель, умеете хорошо связывать мысли и слова, говорить то, что важно и запоминается. – Вы опаснее меня. Вы в списках.
Скамья заскрипела, учитель лег спиной на жесткую и неудобную поверхность.
Его взор был направлен в темноту, куда-то вверх, но никто не мог этого видеть.
– Хотя бы петухи пропели, – сказал он.
– К чему они?
– С ними спокойнее. Они отгоняют тьму. Как в деревне.
– А я верю в силу тьмы, – сказал солдат, и тут красный огонек зажегся во мраке, – много полезного свершалось во тьме. И удавалось уйти.
– Но сейчас темнота, – сказал учитель, – и некуда деться.
Огонек разгорался и затухал, за стеной доносились глухие и скрипучие шаги – часовой обходил пост.
– Умирать зимой – страшно, – выразил свои опасения учитель, – правда, что они снимают с человека одежду, прежде чем расстрелять?
– Умирать не страшно, – сказал солдат, – я много раз умирал. И утром умру. Правда.
– Ты говоришь не как христианин, – сказал учитель в ответ: – умирать всегда страшно. Помолился бы.
– Я молился, – сказал солдат, – но все равно умирал.
– Пути господни неисповедимы, – сказал учитель, – но мне страшно расставаться с жизнью.
– Можешь повернуться к ним спиной, – сказал солдат, – и не узнаешь, как оно, встречать смерть.
Учитель перевернулся на бок, лицом к стене:
– Сколько осталось?
– Судя по звездам, не больше трех часов.
– Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! Да призрит на тебя Господь светлым лицом Своим и помилует тебя! Да обратит Господь лицо Свое на тебя и даст тебе мир! Так пусть призывают имя Мое на сынов Израилевых, и Я Господь благословлю их… – учитель говорил тихо, пока не уснул.