… – Мамуль, так тебя и под суд отдать могут, – моя дочь смотрела на меня печально и сострадательно. – Ноет рука?
Да, рука и вправду ныла. Неужели я этого балбеса с такой силой треснула, что ладонь отбила? Я напрягла память. Да, он меня довел, просто ярость затуманила мозги, но не в первый же раз. Но до того дойти, чтобы ударить? Нет, быть не может. Так почему рука болит? Стыд, стыд, стыд, до чего докатилась.
На перекрестке мы с дочкой разошлись в разные стороны. Она – в свою школу, я же поплелась в свою. Думала, думала, почему не могу все точно вспомнить? Да, невроз, психоз: пережила смерть мужа, перестройка, потеря работы, постоянная внутренняя тревога за каждый шаг нашей жизни, будто пробираюсь по узенькой дощечке: справа нищета, слева болезнь; страх за дочь, за родителей и ощущение, что тебя выжили из своего дома и уже невозможно укрыться за его толстыми стенами. Время перестройки, взаимной переплюйки или перенедоделки.
Теперь многим не понять. Это все равно, как рядом с домом, смотреть фильмы о войне – в теплом зале на большом экране – и поохать, поплакать, но не дай бог самим это пережить…
Стрессы, стрессы. Но можно ли дойти до такой несдержанности, чтобы ударить ученика, это страшно!
Только вошла в свой кабинет – стук в дверь, такой робкий «тук, тук». Ученики обычно с размаха входят, и их голоса за дверью слышны. Сняла пальто, открыла дверь.
В комнату вплывала дама. «В окошки, в двери, в щель войдя, ввалилась … масса» – масса палевой норки, яркого шарфа и красивого породистого, но уже рыхловатого лица (именно масса, потому что всего было много: глаз, щек, подкрашенных губ). Ей, казалось, трудно было удержаться на ногах, она сразу опустилась на стул, жалобно скрипнувший под ее солидностью, и вдруг просияла: «Маша, ты? Как ты здесь?» Потом оглянулась на внука, теребившего ее за рукав, и поняла, что я и есть та самая Мария Сергеевна, учительница ее нерадивого внука.
Кому-кому надо было быть ошарашенной, так это мне, потому что передо мной сидела моя бывшая свекровь Аэлита Степановна Волкова, мать моего первого мужа. Мою забытую любовь далекой юности, с которым давным-давно меня ничего не связывало. Теперь это благоухающее явление в виде марсианской принцессы могло означать все, что угодно, только не хэппи энд.
Дама с таким именем («ах, это мама зачитывалась романами Алексея Толстого ») отнюдь не обладала романтическим характером и вряд ли могла смириться с обидчиками ее внука. Чтобы заставить себя успокоиться, я перевела взгляд в окно на бледно-розовую полоску зимнего позднего восхода – «Нежную, как щечки младенца».
И вдруг меня осенило! При взгляде на Шурика Волкова, смущенно (а, может быть, и нагло) стоявшего за спиной Аэлиты, трудно было определить признаки какого-либо насилия. Его откормленное лицо оставалось румяным и вполне здоровым по сравнению с моей посиневшей ладонью… Есть! Я вспомнила, что после его очередного выкрика, перебившего мое чтение отрывка из Диккенса, я рванулась к его парте и треснула ладонью о пластик. Да, именно о парту, хотя он и заслуживал подкраски его физиономии. Злость и негодование перешли в боль в руке. Надо отдать ему должное: он обладал незаурядной способностью переиначивать английские слова в матерные, да еще и переспрашивал, правильно ли их произносит. Талант несомненный, довел же меня до ярости! Великий лингвист Джозеф Райт в гробу бы перевернулся.
Тут только я начала вслушиваться в исповедь моей бывшей свекрови, заслуженного работника советской торговли, а говорила она о невозможной невестке (второй жене своего сына), о трудностях бабушки-одиночки, которой подкинули ребенка в годовалом возрасте и так далее и тому подобное.
Но школа есть школа… Очередной звонок на урок поспешил на выручку. Как можно вежливее я поторопила Аэлиту. Она поспешно выставила своего поросеночка вперед, и тот, запинаясь и покраснев как рак, начал лепетать, что он будет умник и все прочее. Бабуля попросила его выйти и упросила меня оставить внука в этой группе.
– Ах, Маша, – сказала она, – как бы хорошо было, если ты согласилась с ним отдельно заниматься. Мы бы тебе все условия предоставили. Об оплате не беспокойся, только в валюте. А может, вообще его и по другим предметам подтянешь? Вот было бы славно. Мы же не чужие! Ты по первому образованию физик, ну, и хорошо. И с нами на отдых вместе, а? У нас домик в Испании. Что же тут с балбесами маешься за копейки? Соглашайся, И паспорт мы тебе сами оформим.
Даже раскраснелась, или ей в шубе жарковато?
– Вы предлагаете опять уложить меня на пороге своей квартиры вместо коврика с надписью «Плюй сюда»? Я прошла эту радость сосуществования с вами и даже не вспоминаю свое “юное” замужество; послать бы вас далеко, далеко, например, на …Марс или еще куда подальше.
Но это промелькнуло в моем мозгу, а вслух я сказала:
– Извините, Аэлита Степановна, у меня сейчас урок начинается. Простите, но времени совсем нет.