В тихую майскую ночь, неожиданно для всех, в старом пятиэтажном доме на краю поселка раздался душераздирающий крик.
— Царь родился! Царь родился!
Соседи устало закрывали уши подушками, кто-то стучал по батареям, а виновник суматохи не собирался сдаваться и бил ложкой по алюминиевой кастрюле, имитируя барабанную дробь.
— Заткнись, Идиотов!
— Боже, я сейчас прибью это нечеловеческое отродье!
— Завтра на работу, ну что за свинство!
Все эти крики и шум жестяных кастрюль оповестили жителей улицы Мутиловка, что на свет появился Царь. Именно так отец семейства нарек своего пятого по счету ребенка, рожденного от его супруги Елизаветы в законном браке перед Богом и людьми. Первенца он назвал Графом, дочь — Герцогиней, средний сын получил имя Маркиз, четвертый — Султан и, наконец, пятый — венец всех трудов — Царь. Гордый отец разбудил своих спящих детей и заставил всех встать на колени и молиться за здоровье их новорожденного брата. Тяжелее всего это давалось трехлетнему Султану: его глазки непроизвольно закрывались, головка падала на грудь, и он засыпал, сидя на коврике. Негодование отца было суровым.
— А ну вставай, лентяй, и прославляй Бога! Ты рожден в великой семье! Зачат великими людьми!
«Семейные трусы» Аболтуза были дырявыми, пузо выпячивалось, словно зад тощей лошади. Он поскреб свои ребра и разрешил, наконец, детям вернуться в постель. Герцогиня встала с колен первой и, дав пинка Маркизу, прыгнула в кровать. Все улеглись спать, оставив Султана на коврике. Он уснул, привычно подложив под щечку ладошки. Дворняжка Беляш подползла к своему любимцу, лизнула ему ушко и своим теплым животом всю ночь согревала тело маленького хозяина. Перед рассветом Беляш замерз сам. Неслышно подкравшись к Идиотову, пес стянул с постели покрывало и притащил к Султану. Укрывшись, оба уснули, блаженно улыбаясь. Беляшу снилось, что он мясник и работает на рынке. Куски свежатины висели на крюках тут и там, сахарные кости грудами возвышались на прилавке. Беляш ел сам и угощал Султана. Вскоре без покрывала стал замерзать Идиотов. Спать хотелось страшно, он убрал с изголовья подушку и кинул себе в ноги. Пригревшись, снова задремал и увидел, как он в одних сапогах и со шпагой наперевес пробирается через снежную бурю. Подмышкой у него заледенел сверток с гербовой печатью Императрицы Великой. Он должен был доставить секретные документы и спасти государство от изменников родины. Радужный сон, в котором он, фаворит царицы, растянул губы Идиотова в счастливой улыбке. Он шел по дворцу, чеканя шаг в блестящих ботфортах. Шпага болталась туда-сюда, туда-сюда. Вот, наконец, его пропустили в покои Императрицы, он гордо проходит мимо восхищенных фрейлин и расплывается в поклоне. Придворные расступаются, и Идиотов с удивлением видит, как величавая царица уплетает за обе щеки яичницу с салом. Запах поджаренных шкварок сводил с ума. Он хотел собраться с мыслями, но ничего не приходило на ум. Слюна переполнила рот и закапала на царский ковер. Пристыженный насмешками придворных, Идиотов вскрикнул во сне и проснулся.
Одиннадцатилетняя Герцогиня, босая, стояла на деревянном табурете и разбивала яйца в чугунную сковородку. Скорлупу тут же проглатывал Беляш и снова подымал морду, ожидая подачки. Идиотов поднялся с постели и подошел к плите.
— Откуда сало взяли? — спросил он растрепанную Герцогиню, сковырнув драгоценный кусок из ароматной яичницы.
— Соседка дала немножко.
— Какая светлая душа у нашей соседки, храни ее Господь. Сколько яиц ты положила?
— Пять. Каждому по яйцу.
— Ладно, пусть будет так.
— В доме нет хлеба. — Герцогиня нерешительно заявила об этом, краем глаза взглянув на отца. С тех пор как мать положили в родильное отделение, с едой стало совсем туго. Детей подкармливали соседи, приносили крупу, масло, овощи. Идиотов с удовольствием съедал приношения и уходил на работу сторожить строительный котлован.
— Ну, ничего страшного. Ты знаешь, сколько грамм хлеба давали каждый день по карточкам в войну? Сказать тебе, ненасытная обжора?
— Но ведь сейчас не война. — Герцогиня настойчиво лязгнула ложкой по чугунной сковородке.
— А если бы война? Тогда что? Наша семья не выдержала бы голода и не дожила до священного дня Победы?
С этим аргументом трудно было поспорить. Герцогиня понимала своим цепким юным умом, что где-то здесь кроется несправедливость, но связать воедино смешанные мысли и чувства пока не удавалось.
Граф отказался есть свой кусок яичницы в пользу Султана и, схватив потертый портфель, побежал в школу. За ним увязался Маркиз. Герцогиня в школу не торопилась. Ее туфли давно «просили каши» и пылились у порога. Раньше она надевала мамину обувь, но сейчас, когда Елизавета уехала рожать Царя, вариантов не было. Герцогиня осталась дома и кормила с ложечки Султана. Увидев в тарелке маленького сына двойную порцию яичницы, Идиотов ловко зацепил вилкой желток и быстро проглотил его. Султан, мирно сосавший в кулачке сало, громко расплакался от такой несправедливости. От негодования с коврика вскочил Беляш и оскалился на хозяина. Идиотов хотел было пнуть дворнягу, но перед ним встала Герцогиня и смело выпятила свой острый подбородок. Отец фыркнул и, нацепив выходную рубаху, направился в роддом.
Через три дня Царя привезли домой в люльке старого мотоцикла. Елизавета выползла из тарахтевшего средства передвижения белее, чем чистый лист бумаги. Бездонные голубые глаза казались отражением неба в глубоком колодце, от темных синяков до самых щек. С порога к ней кинулся Султан. Схватил мать за подол и, волочась за ним по ковру, не выпускал из рук. Беляш разлаялся и завилял хвостом. Герцогиня обняла тощий материнский стан и прижалась к ее груди.
— Вот мы и дома, — устало прошептала Елизавета. Положила сверток, в котором кряхтел новорожденный, и огляделась вокруг. За пять дней ее отсутствия в квартире царил беспорядок. Герцогиня смотрела за мальчишками, как могла, но не по силам ей было стеречь сорванцов. Мать убрала с дивана шелуху лука, стряхнула на пол грязную выцветшую простынь и принялась за работу. Идиотов, перешагнув порог и увидев, что жена чистит ковровые дорожки, решил ей не мешать и тихо вышел на улицу.
— Аболтуз! Аболтуз! — крикнула Елизавета, перегнувшись через балконные перила.
— Да! — нехотя процедил муж, выйдя из подъездного козырька, за которым прятался.
— Сходи в магазин. Ни молока в доме, ни хлеба.
— Денег нет! Где достану тебе? Неделю пять ртов кормил. Нарожала проглотов!
— Я дам тебе денег.
Елизавета скинула с балкона купюру, завернутую в целлофановый пакет. Идиотов ловко подхватил его и направился в магазин.
За ужином дети сидели успокоенные и довольные: мама вернулась. За самодельной шторкой дремал Царь. Беляш грыз куриную лапу и урчал от удовольствия. Дети с аппетитом ужинали картофелем в молоке. Султан причмокивал ярко-алыми губками, и только отец хмурил свои редкие белесые брови.
— Сегодня совершенно четко мне сказали ребята на работе — НЛО существует на самом деле. Леня Рыбаков сидел с удочкой, и вдруг огромная светящаяся тарелка застыла над озером без движения и словно наблюдала за ним. Он говорит, прямо чувствовал Их взгляды на себе. Это хорошо, что с собой не забрали.
Дети, как завороженные, слушали рассказ отца. Маркиз сжался со страху, Граф недоверчиво щурил глаза. Герцогиня забрала свою пустую тарелку и встала из-за стола.
— Не бывает НЛО, — тихо, но четко произнесла она и принялась мыть чашки.
— Что-о-о? — взревел отец. Ты ставишь под сомнение слова пожилого человека?
— Ленька Рыбаков — алкоголик, и все знают об этом. Он вчера во дворе ребят снежным человеком пугал.
Герцогиня встала на табурет и разложила по местам чистые чашки. Идиотов сплюнул и пригрозил жене.
— Все ты! Твое воспитание! Смотри, Лизавета, высеку!
Жена сжалась, едва дыша. Идиотов доел ужин и вышел из-за стола. За шторкой, словно котенок замяукал Царь. Мать бросилась к нему, но ребенок не затихал. Идиотов раздраженно снял с гвоздя куртку и вышел на работу раньше положенного времени.
Рано утром, когда еще не забрезжил рассвет, в дверь постучались. Пришла родная сестра Елизаветы, Лена.
— Твой на работе? — спросила Лена, негодуя на мужа сестры. Она давно была с ним в контрах, и Идиотов запретил жене впускать в свой дом «Ленку-тарахтелку».
— Нет его, заходи.
Лена развязала узел и вытащила оттуда одежду для новорожденного Царя.
— Вот, у девчонок спросила, кто чем помог. На первые месяцы хватит, а там решим к зиме.
— Спасибо, сестра.
— Не благодари. Вот еще молока принесла парного, баба Шура передала, только банку обратно вернуть надо. Здесь капуста, морковь, свекла щи варить. Тебе — на, травку для грудного молочка. Выпьешь и как Буренка будешь, хоть залейся. А это от меня каравай. Сама пекла ночью. С вечера опару поставила, чтобы тебе снести.
Лена вытащила из чистого полотенца огромный душистый хлеб, еще теплый и мягкий. Елизавета благодарно поцеловала сестру и тихо затворила за ней дверь. Наступил рассвет.
Дети позавтракали и побежали в школу. Мать убрала со стола посуду, нагрела воду в чайнике и поставила остывать для новорожденного Царя. Герцогиня грустно сидела у окна и тихо плакала.
— Что такое, доченька? Что случилось?
Девочка вытерла слезы тыльной стороной руки и посмотрела на мать.
— В эту пятницу у нас выпускной вечер в начальной школе. Учительница думает, что я буду на торжественной линейке и получу свою грамоту за отличную учебу, но я не смогу прийти. У меня нет платья, и туфелек нет.
Женщина задумалась. Резкие морщины прорезали ее тонкое лицо со всех сторон. Она давно махнула на себя рукой. Носила то, что друзья или родственники хотели выбросить за ненадобностью. Каждую копеечку тратила только на детей. И сейчас, видя, как страдает ее дочь, сама горько расплакалась. Герцогиня, заметив слезы на щеках матери, охнула.
— Почему ты плачешь? Из-за меня, да? Да я вообще не хотела идти, подумаешь, какой-то вечерок один! Сколько их еще будет в школе и Новый год, и восьмое марта!
Мама нежно обняла дочь и тихо сказала: «Есть у меня одна идея. Будет тебе наряд, как у принцессы».
Парчовое свадебное платье с серебряными нитями было безжалостно распорото. По меркам дочери решили сшить красивый элегантный ансамбль для юной Герцогини. Елизавета строчила день и ночь, то и дело отвлекаясь на новорожденного и требования детей. Но в срок, из своего единственного сокровища, которое она хранила как зеницу ока, мать сшила самый прелестный наряд для своей любимой дочери.
Белые туфельки попросили у друзей на один вечер, и в положенный день Герцогиня появилась на торжественной линейке, прекрасная, словно лебедь. И все вдруг заметили, какой у нее гордый стан, длинные ресницы и глаза словно озера. Девочка получила свой заслуженный диплом и, протанцевав до вечера, вернулась домой.
Идиотов встал ранним субботним утром и, ругаясь, загремел на кухне кастрюлями. Елизавета выбежала растрепанная из-за шторки, где только что задремал новорожденный Царь. Она приложила палец к губам.
— Что ты мне шикаешь? — негодующе гаркнул он на жену. Я глава семьи и хочу есть! Где завтрак? Черт бы побрал этот бардак!
— Но у нас в доме ничего нет. Нужно сходить в магазин.
— Ну, так иди! Или ты решила, что тебе кто-то будет таскать еду в дом!?
— Но у меня закончились деньги, а тебе еще не заплатили за работу?
— Ах, вот ты какая! На что рот раскрыла! Тебе что, не оплатили рождение Царя? Тебе не перечислили положенные деньги?
— Все ушло быстро, ведь семья большая, и ты каждый раз забираешь ужин на работу в сторожку.
— Ты хочешь сказать, что я объедаю тебя и пять твоих проглотов?! Проклятая кобыла! Думай, что несешь! — Идиотов замахнулся на сгорбившуюся жену, но Беляш вдруг подпрыгнул и вцепился ему в рукав. Аболтуз вскрикнул, откинул пса, и тот отлетел в угол. Султан разревелся и подбежал к скулившей собаке. Маркиз расплакался, за ширмой закричал новорожденный. Граф встал с постели, подошел к отцу и, подняв на него суженные от обиды глаза, прошипел: «Не тронь! Не тронь мать, а не то…» Идиотов взвизгнул и, запустив в жену своим сапогом, засобирался на улицу.
— Всем, всем расскажу, каких змей пригрел на своей груди! Будьте вы прокляты! Надоели! Собирайтесь и вон отсюда, чтобы духу вашего не было! Я жить буду свободно! У меня даже есть понимающая женщина, вот так вот! Давно, давно она меня зовет к себе жить! И кормит меня, и ласкает, не то что ты, костлявая лошадь!
Идиотов застегнул штаны, надел кепку и в дверях развернулся к ненавистной семье. Заплаканная жена, ломая руки, опустилась на колени.
— Аболтуз, Аболтуз, не гони нас. Куда я пойду с пятью детьми?
— А! Раньше надо было думать, курица безголовая! День тебе даю, чтобы убраться из моего дома со своими выродками! Я приведу сюда хорошую женщину! Алку Водкину из соседнего дома! Она мне давно в сердце запала, да жалко было вас, отрепье. Она жить хочет со мной, и я рад бы, а ты навешала на меня свою саранчу, проходу нет!
Тут не выдержал даже Граф. Он опустился на корточки и заплакал. Довольный таким поворотом дела, Идиотов усмехнулся и захлопнул за собой дверь. «Чтобы к вечеру не было!» — услышали они его крик на лестнице и все разревелись в голос.
Делать нечего. Шмыгая носом, потихоньку все стали собирать свои нехитрые пожитки. В холщовый мешок складывали подушки, в школьные рюкзаки одежду. За шторкой нестерпимо кричал Царь и сучил ножками. Мать подошла к сыну и поцеловала его головку. Лоб ребенка был горячим. Она всполошилась, измерила температуру и расплакалась. Царь горел. Елизавета развела таблетки в раствор, влила смесь в горло ребенку и, накормив его материнским молоком, уложила в колыбельку. Герцогиню она оставила смотреть за новорожденным, детям приказала расставить все свои вещи по местам. Сама Елизавета поднялась во весь рост, сжала губы и, накинув на белую ночную сорочку темный плащ, вышла из дома. Через несколько часов она вернулась. Дети спали в своих кроватках. Царь, в мокрой распашонке, пропотевший от выпитых таблеток, лежал рядом с Герцогиней. Мать поменяла ребенку одежду, накрыла детей одеялом и вышла на кухню. В дверь забарабанили. Она выдохнула и открыла замок. В дом вбежал Ленька Рыбаков, от него нестерпимо шел густой запах спирта.
— Беда, Лизавета! Беда, бабонька моя родная! Вдова! Вдова ты с пятью сиротинушками!
Елизавета упала на табурет, слушая сбивчивый рассказ соседа. «Рыбачил я, как всегда, в тиши, за нашим лесом, здесь неподалеку, и вижу НЛО! Тарелка прямо надо мной повисла, а оттуда длинный, как столб и костлявый как смерть, вышел инопланетянин. Весь в белом, лысый и глаза горят, как два угля! Кормилец ваш, Аболтуз, папка ваш ненаглядный, на другом берегу лежал, отдыхал. Он мне с утра говорил, что жизнь у него скоро наступит прекрасная, и будет он как сыр в масле кататься. Ой! Горе-то какое! Так вот, подходит к нему инопланетянин сзади и тащит за собой в свою тарелку, и бац! Очнулся я от страха — ни тарелки, ни батьки вашего!
Елизавета молча выслушала весь рассказ, потом встала, затянула туже плащ и сказала:
— В милицию надо идти. Расскажешь, как и что было.
Рыбаков закивал и засеменил в участок. Елизавета крепко закрыла за ним дверь. Сняла с себя длинную белую сорочку с яркими пятнами крови, замочила одежду с тряпками в хлорке и приготовилась к войне не на жизнь, а на смерть.
Искать Аболтуза стали на второй день. Прочесали озеро, аукали по лесу. В дом к Елизавете заходили несколько раз и, увидев плачущего Царя и четверых детей в маленькой однокомнатной квартирке, с извинениями удалялись прочь. Похоронили Аболтуза как без вести пропавшего. Пустой гроб опустили в сырую яму, и каждый бросил горсть влажной земли на прощанье.
Через год на месте, где стоял котлован, возвели первый девятиэтажный дом в поселке. Событие было нешуточным. Многодетная семья одна из первых получила трехкомнатную просторную квартиру. Друзья и родственники пришли на новоселье. Все сели за большой стол дружной семьей. Вспомнили и пропавшего Аболтуза: «Вот, не дожил человек до счастья такого. А может он потерял память и шатается по большим дорогам? А вдруг однажды вспомнит, где его дом, и вернется»? Многие закивали головой, давая утешительную надежду бедной вдове, и только Елизавета твердо знала, что Аболтуз никогда не вернется.