1348 г. Франция, Марсель. Я не могу остановиться. Я представляю себя бешеным псом, который бежит за повозкой, но абсолютно не понимает зачем. И я, подобно этому псу, не буду знать, что делать, когда догоню ее. Возможно, это вообще не имеет значение, и главное в моей жизни – это бежать без […]

  Бог стоял на небесах в ослепительно белом смокинге и наблюдал за землянами. Что-то ему не понравилось, и Всевышний щелкнул запонкой. Все снова вернулось на круги своя. Господь с сожалением вздохнул и сел в тяжелое резное кресло. На подлокотниках были выгравированы имена тех, кто уже почил и пребывает на небесах,

  Он стоял на краю обледеневшей дороги, из которой тут и там торчали огромные ледяные глыбы и просто немыслимых размеров сосульки, впившиеся в снежную кору Ледяного Пути. Он только пришел в этот мир, но уже дышал уверенностью и здравой наглостью. Он поправил черный блестящий костюм, сидящий на нем как влитой

  Пианист встал и поклонился своей публике. Людей в зале было немного, большинство просто заскочило в это кафе, чтобы пропустить чашечку-другую горячего шоколада перед холодной темной ночью. Пианист сел на стул, поправил ноты на подставке и размял пальцы. Тем временем люди жили своей жизнью, беседовали о делах, смеялись и о

  Я всегда любил высотные здания. И не только из-за того, что я отчаянный альпинист, который вздумал перенести свои навыки в среду городских джунглей. Просто когда свежий ветер омывает твое лицо, а наверху сияет солнце, нет ничего приятнее на всем белом свете, чем продолжать восхождение. Да, я экстремал. Но кто

  В ту ночь у меня не было ни малейшего желания слушать аудионаркотик, хотя физическая потребность чувствовалась. Снова уходить на две минуты и тридцать секунд от реального мира, снова вставлять себе в уши эти белые затычки и парить на крыльях нереальности — да сколько можно, в конце концов? Нет, сегодня

  Вам не надоело сидеть в клетке? Человек не может взмыть ввысь, повернув лицо навстречу ветру свободы. Вот бы сжать весь мир в объятьях, познать тайны всех уголков Вселенной… Но я в клетке. Мне даже удаётся кое-что увидеть сквозь её узкие прорези. Но сколь мало я вижу! Ничтожны человеческие знания

  Старик проявлял воображаемую плёнку. В который раз. Несмотря на трясущиеся руки и плохое зрение. Ему это было необходимо — делать то, ради чего когда-то жил. За что отдал душу и отдал бы больше, если бы предложили. Останься фотограф без своих чёрно-белых фотографий и картин — не смог бы смотреть

  В полдень на главной площади собралась толпа зевак. Всех привлек танец, который исполняла черноволосая Мадлен. Девушка скакала по площади, плавно жестикулируя кистями рук. Её невзрачное платье развивалось в такт музыке, которую слышала лишь танцовщица. Мелодия звучала в сознании этого юного создания, отчего все движения её казались такими очаровательными и

  Ноги вязнут в мокром песке и уже по щиколотку в мокрой, склизкой болотной тине и гнилой ряске. Холодно, зябко, по небу ползут свинцовые многотонные облака, сквозь которые с трудом пробиваются слабые, белёсые, как от тусклой лампы дневного света, лучи. Всё серое, мутное, лишенное объема и контраста, Мы брели к

  Наш городской парк место более чем мистическое, с одной стороны ограниченное городским, старинным, давно переполненным кладбищем, с другой – бескрайний, уходящий в верховья реки, ограничивающей его с запада. В былые времена за парком ухаживали, прореживали, а главная аллея была украшена парковыми скульптурами идиллического рода. Что это были за скульптуры, уже не всегда

  На перроне никого не было. Сквозь надвигающиеся сумерки моросил мелкий дождь. Я вышел из электрички и потащился к привокзальному ларьку. Купив пачку сигарет, пошел в сторону светящихся окон какого-то местного кабака. Столики одиноко стояли в пустом помещении, тускло освещенном настенными лампами. За стойкой стояла девушка и невозмутимо ковырялась в

  В феврале часто бывают снежные метели. Вот и я, как назло, возвращаясь домой на машине, попал в беспросветную снежную вьюгу. Плотная белая пелена стягивала все пространство вокруг, казалось, вот-вот и меня накроет белое пушистое одеяло. Мокрые хлопья налипали на стекла, и дворники едва справлялись со своей работой, а снег

Дотронуться до звёзд Я сидел на одном из балконов ЭТОГО ЧЁРНОГО ГОРОДА и вязал из канатов верёвочную лестницу. В моей ротовой полости одиноко и активно таял кусок рафинада. – Ну, что – повезёт??? – спросил я сам у себя. Под мрачной коробкой балкона мяукали кошки, делали потомство, гадили и смеялись.

  Отмучился и износился апрель. Пришёл май с его праздниками, влюблёнными парочками и короткими ночами. Я снова был один. Острая, болезненная фаза миновала. Своё положение я воспринимал только как факт. Высота Джомолунгмы 8848 метров – факт. Я снова один – факт. Ничего больше. Сухая констатация. Данность, с которой бессмысленно спорить.

  Ночь принесла прохладу. Ночь принесла покой. Широким саваном она накрыла землю, скрыв от взгляда очертания далеких гор. Вместе с ней пришла тишина. Лишь шорохи нарушали её. Изредка раздавался вой одинокого шакала или шуршание полевки. Запахи стали ярче. Ароматы оливы и акаций острее щекотали нос. Он сидел на земле перед

  – Ты точно знаешь, где это? – в очередной раз спросила Анжела. Машина стояла в пробке на одной из центральных улиц столицы. Воздух вокруг буквально гудел от напряжения нервов водителей сотен автомобилей. Кондиционер не справлялся с сорокаградусной жарой, и к тому же в салон просачивался едкий, разламывающий голову запах

  Перед прогулкой мы захотели накормиться. Сын так и сказал: — Давай накормимся! Ему пять, и он тот ещё едок. Мясо никак, рыбу никак, курицу никак. Я пошёл на обман. С маленькими коварство необходимо. Выгнал сына из кухни — отправил в зал к мультикам. Оставшись один, стараясь не шуметь, вытащил

  Ночь. — Кто на этот раз? Я не знал, что ответить. Кто? Мы, наверное. Наверное, мы. Я сказал: — Мы. На этот раз, мы. Она долго молчала. Дольше, чем я мог позволить. Её путаные волосы, впитавшие темноту, прятали лицо. Угадывался только кончик длинного носа. На такой хорошо взгромоздиться бабочкой

  Мы были людьми умными. Я не говорю — гениями или нечто в этом роде. Я говорю — умными людьми. В каждом из нас жила не просто искра, пламя, что подобно сосредоточию огня в факельном кубке обитает в непревзойденном таланте мыслителя, нами обладал жар, — жар невероятной и великолепной силы.

  – Я хотел создать что-то большое. Привести людей к тому, чтобы положить начало освобождению… Революция… странное слово… звучит почти как эволюция, никогда не задумывался, но означает совершенно другое… – сказал он, прислонившись к холодной кирпичной кладке плечом. Другой сидел на стальной скамье, которая служила и постелью, ответил: – Завтра